Книга Сошествие в Аид, страница 231 – Хейзел Райли

— Ничего, — выбираю честность. — Он просто перестал со мной разговаривать в какой-то день. Причины я не знаю.

Перси хмурится.

— Мило. Всегда он мне не нравился.

Я не хочу слушать, как кто-то ещё поливает Хайдеса. Смена темы:

— Ты пропустил разговор Джек с Ньютом. Полчаса назад. Там теперь уже точно ничего не будет по-старому.

Слева от нас уже собирают ёлку. Человек десять возятся с конструкцией, другие издалека подсказывают.

Перси чешет затылок.

— Не думал, что он с Элизабет стали такими… близкими.

Я приподнимаю бровь.

— Элизабет?

Он смотрит, как на дуру:

— Ну да. Лиззи.

— Лиззи — это Элизабет? Я и не знала.

— Ну, «Лиззи» вообще-то от немногих имён может быть. Так что, думаю, да, Элизабет. Хотя не уверен. — Смеётся. — Ладно, я предположил.

Он кивает на столик с напитками, молча приглашая. Я замираю, не отвечая. Потом качаю головой:

— Не хочу пить.

Перси всё равно уходит к стойке, видимо, за стаканом для себя.

И в этот момент до меня долетает перебор акустической гитары — звук мягкий, хоть инструмент и настроен не идеально.

Я резко оборачиваюсь. В нескольких метрах от монтируемой ёлки сидит на траве Аполлон, вокруг него быстро собирается круг девчонок. Гитара у него на коленях, как раз настраивает. Длинные, тонкие пальцы перебирают струны; он наклоняется вперёд, из-за чего на лицо падает каштановая прядь.

— Своих тёзок-греческих богов они воспринимают чересчур буквально, да? — замечает Перси, тоже глядя на Аполлона. Теперь у него в руке стакан.

Он прав. Аполлон был богом музыки, среди прочего.

Я так залипаю на эту картину, что инстинктивно тянусь к нему. Подошвы шуршат по траве, и меня словно тянет всей кожей — к Аполлону и к музыке. Будто почувствовав меня, он поднимает голову и смотрит. Пальцы сразу замирают. Он улыбается — робко, по-своему.

В конце концов, мы целовались. И хоть поцелуй был невинный, мы больше не говорили. Как и он со мной. Сегодня за обедом стоял позади меня в очереди в кафетерии — могла бы обернуться и поздороваться. Или он мог бы тронуть меня по плечу и начать первым. Не знаю.

К моему удивлению, Аполлон встаёт и оставляет инструмент на траве. Идёт ко мне, старательно избегая взгляда. Перебрасывает пробор — этот его тик я уже знаю.

Меня накрывает мандраж. Неловко, жуть. И я знаю, что его братья сейчас кайфуют от происходящего. Как тут выйти сухой из воды, без позора? Это всего лишь поцелуй. Я не из тех, кто раздувает из такого драму. Господи, я же кидала лифчик в воздух на сцене перед Хайдесом. Проблема в том, как себя ведёт Аполлон: его стеснение заставляет меня сутулиться. Со стороны Лайвли кажутся несокрушимыми. Аполлон — тоже. Со мной — другой.

— Эй, — здоровается он.

Не говори о поцелуе, Хейвен. Не вздумай. — Не знала, что ты гитарист. — Невинная фраза. Нормально, Хейвен Коэн, держишься.

Он морщит нос совсем по-детски:

— «Гитарист» — громко сказано.

— Играешь на рот?.. — выстреливаю.

Он чуть расширяет глаза, сохраняя при этом достоинство.

И я понимаю огрех масштаба вселенной. Кашляю:

— На слух? — делаю вид, что другого и не было.

Он подыгрывает — он не Хайдес, тот бы припоминал мне такую оговорку до самой могилы:

— На слух, да. Хочешь что-нибудь? Любую песню сыграть?

Почему-то от его вопроса меня распирает дурацкая улыбка:

— Ты сыграешь для меня песню?

— Сколько захочешь.