Книга Сошествие в Аид, страница 234 – Хейзел Райли

Он сам обрывает поцелуй. Глаза затуманены желанием, дыхание рваное; грудь ходит почти в такт моей.

Он раскрывает рот, но я опережаю:

— У тебя ещё есть время не говорить то, чего я боюсь.

Он тихо смеётся:

— А что, по-твоему, я должен сказать?

— Должен взять меня за руку, — я переплетаю наши пальцы, — отвести к себе, швырнуть на кровать и заняться со мной любовью, как я с тобой на пляже, в Афинах. А потом прижать и шептать всю ночь: «прости».

Свободной рукой он откидывает волосы назад — всё его прекрасное лицо как на ладони:

— Пройдёт. Сейчас тяжело, потому что у нас был отличный секс, Хейвен. Но мы быстро забудем друг друга, поверь.

— Нет, Хайдес, только не начинай…

Он снова становится прежним. Никакой нежности и страсти в глазах. Он освобождает руку и делает шаг назад:

— Будто мы и не встречались. Мы же не любим друг друга, правда? И даже если бы любили, у каждого в жизни много любовей. Мы найдём те, что нам подходят, не парься.

Я сжимаю кулаки:

— Хайдес…

Он уже даже не смотрит на меня:

— Держись от меня подальше и не липни. С этого момента, если заговоришь со мной, я не отвечу.

Я хочу что-то возразить, но слова не идут. Меня всё ещё трясёт — от нашего поцелуя, от его признания, что всё это — из-за родителей, и от того, что он предпочитает сдаться и ранить меня. Я больше не понимаю, чего хочу. Орать все матюки, что знаю? Снова его поцеловать? Развернуться и сделать вид, что никогда его не знала? Но как? Это всё равно что играть в игру без правил. Невозможно.

Я выныриваю из мыслей только тогда, когда слышу, как его шаги шуршат по траве — всё дальше, пока не затихают. Я не оглядываюсь, чтобы проверить, что он вернулся к братьям.

До меня долетают ноты песни, которую Аполлон играет на гитаре. Голоса студентов. Смех. Чьи-то визги. Команды тем, кто руководит установкой ёлки. Слышу даже, как Лиам напевает что-то незнакомое. И над всеми звуками — снова и снова — шаги Хайдеса, уходящего от меня. Они гремят в голове, пока я не сгибаюсь вперёд; зажмуриваюсь, пытаясь вытолкнуть их.

Когда всё растворяется, когда звуки впитываются и на секунду воцаряется тишина, меня догоняет еле слышный шёпот. Как дыхание по коже — слабый, но ледяной, безжалостный.

Это мой голос говорит:

— Я его люблю.

И пусть это был почти неслышный шепот, секрет, свидетелем которого остаюсь только я — пути назад уже нет. Три слова липнут ко мне и поднимаются к горлу, стягивая его в удушающую петлю.

Я влюбилась в Хайдеса Лайвли. В парня, который при первой нашей встрече сунул мне в руку огрызок своей яблока. В парня, который чуть не раздел меня догола на глазах у всех вовремя Голой правды. В самодовольного, мегаломаньячного, нарциссичного и невоспитанного.

В того же парня, который мухлевал на играх сестры, лишь бы не бить меня. Который ненавидел 17 ноября, а потом испёк мне именинный торт. В парня с именем бога, который поклонялся мне, как богине.

В нескольких шагах загораются огни ёлки — серебро и неоново-синий вспыхивают салютом. Они освещают огромный кусок газона и приковывают общее внимание, даже если для многих это уже привычное зрелище.

Лиам как раз внизу и говорит с каким-то парнем, которого я не знаю:

— … можно я поставлю эту Y на верхушку?

Тот оборачивается, будто впервые замечает его:

— Ты вообще кто?

Я хихикаю — рада любой отвлекающей мелочи. К моему смеху тут же примешивается другой — и я едва не умираю от испуга. Я и не заметила, что опустилась на колени в траву, пока ладонь Перси не появляется у меня перед носом.