Книга Сошествие в Аид, страница 233 – Хейзел Райли

Его тёмные брови взлетают, и стена равнодушия на глазах даёт трещину.

— Хейвен…

Я опускаю голову и качаю ею:

— Никогда меня не убедишь, что устал от меня, Хайдес. Смирись. Я не верю. И не потому, что воображаю о себе бог весть что, а потому что, словом, ты врёшь ловко, а вот глазами — нет.

Кончик его языка медленно скользит по нижней губе — так долго, что я боюсь: ничего не скажет и уйдёт.

— Глазами я не умею врать, Хейвен?

Я веду ладонью ниже, пока застёгнутые пуговицы рубашки не преграждают путь. Хайдес следит за движением, не моргая.

— У меня две нелепые растрёпанные косички, самый простой свитер и джинсы. А смотришь ты на меня так, как будто я голая, Хайдес.

Он отворачивает лицо:

— Ты, как обычно, ошибаешься, Хейвен.

Он уходит от разговора. Возводит ещё более высокий, непробиваемый мур, и мне нужно вклиниться, пока не поздно. Я беру его лицо в ладони и заставляю смотреть только на меня.

— Это не конец. И я не беру назад ни слова из того, что сказала после игр Афродиты. Моё прощение тебе придётся заработать. Будешь молить каждую ночь, Хайдес. Я на девяносто девять процентов уверена: тут замешана твоя семья. Не знаю, как именно они тебя припугнули, чтобы ты вёл себя вот так, но это они. И хотелось бы, чтобы ты не боялся, потому что я — нет.

— Ты ничего не знаешь, — выговаривает он ровно, по одному слову.

Я улыбаюсь:

— Знаю, что буду мучить тебя. Потому что хочу тебя. Потому что признаться, что хочу, — было сложно и выматывающе. Признаться, что думаю о тебе постоянно, — первое поражение в моей жизни. И я бы проигрывала ещё тысячу раз.

Хайдес молчит. Ни звука. Стоит так неподвижно, будто перестал дышать.

— И знаешь, чего хочу ещё сильнее? — понижаю голос. — Чтобы ты извинился за то, каким огромным козлом был. И чтобы заслужил прощение, Хайдес. Разумеется.

Он криво усмехается:

— «Разумеется» — это новая игра? Я не прогнусь. Извиняться мне не за что.

— Я не боюсь твоей семьи, — говорю я и запускаю пальцы ему в волосы. — Что бы там ни было, решим.

Он усмехается глухо, из груди. И за долю секунды меняются роли: моя спина вжимается в ствол, между нами остаётся считаные сантиметры. Теперь он держит моё лицо.

— Проблема как раз в том, что ты не боишься моих родителей, Хейвен.

Я хмурюсь:

— Не улавливаю.

Хайдес прижимает лоб к моему и закрывает глаза. Выдыхает носом, обдавая меня тёплым воздухом:

— Мы с тобой из разных миров. Ты — из Рая, я — из Ада. Мне запрещено подниматься к тебе.

— Тогда я спущусь в Ад с тобой.

Его веки вздрагивают и поднимаются. Он отстраняется на дюйм, чтобы рассмотреть моё лицо, каждую точку кожи. И — впервые за дни — враждебность исчезает. Его руки начинают гладить по-настоящему.

— Хейвен, я никогда не обреку тебя на то, чем живу сам. Никогда. Я лучше потеряю тебя и вылью на тебя самые подлые слова, что только придут в голову. Пусть ты меня возненавидишь, возненавидишь и…

Я хватаю его за ворот и тяну к себе, сталкивая наши губы. Поцелуй длится не столько, сколько хочется — отрываюсь, пылая, как печь.

Хайдес словно уносится куда-то ещё. И тут на смену приходит злость. Он злится — не знаю, на меня или на себя.

— Ты реально зараза, Хейвен. И раз уж достать меня тебе так прет, хотя бы целуй нормально.

Он берёт меня за затылок всей ладонью, наклоняет голову и целует снова. Движется так медленно, так сладострастно, что я не представляю, что сделаю, когда он оторвётся. Он стонет мне в губы, и я отвечаю стоном — целиком во власти парня, который перевернул мои последние три месяца так, как никто.