Книга Сошествие в Аид, страница 39 – Хейзел Райли

— Давай.

Я смотрю то на него, то на карниз.

— Ты вообще слышал хоть слово из того, что я сказала?

— Что-то пропустил, признаюсь честно, — отзывается он, глядя в небо. — Ловлю ключевые слова и пытаюсь сложить общий смысл.

Нет и никогда не будет вселенной, где я сяду на карниз крыши. Тем более в реальности.

Хайдес замечает, что я не двигаюсь, и сверлит меня взглядом:

— Только не говори, что боишься высоты.

— А что тут странного?

— Ты рвёшься в игры, а на карниз усесться не можешь? И что бы ты делала, если бы согласилась участвовать в играх Гермеса?

Плохое предчувствие становится ещё реальнее.

— Так это его игры? Шататься пьяным по крышам?

Он кривится, подставляя лицо с шрамом под лунный свет. Белёсая полоска на щеке сияет почти эфемерно. И часть меня — та, которой я упорно затыкаю рот, — думает, что он невероятно красив. И что по этой полоске так и тянет провести пальцами.

— Равновесие, — шепчет наконец. — Участники встают на карниз выбранной Гермесом высоты. Дальше — серия загадок. Отгадал — получаешь очко и трезвость. Ошибся — пьёшь шот. В конце тот, у кого меньше всего очков, идёт по карнизу.

Я не даю ему договорить:

— Это ужасно! Чудовищная игра!

Он не обращает внимания:

— И это ещё не всё. Даже среди проигравших есть своя иерархия. Те, у кого побольше очков, просто идут. Те, у кого меньше, обязаны каждые три шага поднимать одну ногу и стоять так пять секунд.

Руки у меня дрожат от злости.

— Вы не имеете права устраивать такое! Вы можете убить человека. Вы вообще понимаете, насколько это серьёзно?

Хайдес смотрит устало и кивает за плечо:

— Хейвен, сколько людей ты видишь на крыше?

— Троих. Твоих братьев.

— И сколько из них, пьяные, сейчас поют Daddy Yankee, стоя на карнизе?

— Одного.

— Ну вот, считай сама, умница, — бурчит он, убирая волосы с лица порывом ветра.

— Четыре. И что?

Он явно хочет показаться раздражённым, но не справляется и кривит губы в улыбке:

— Никто и никогда не принимает приглашение Гермеса. Никто. Ни разу. Он играет один.

Ах вот оно что.

Я могла бы догадаться сама. Это не убирает тревогу от вида Гермеса на краю, но хоть чуть-чуть успокаивает.

— Но если никто не соглашается, значит, слухи пошли. Кто-то всё-таки играл и потом рассказал остальным.

Хайдес качает головой:

— Не так. Когда мы приглашаем кого-то, оставляем у двери шахматную фигуру. Но стоит человеку появиться у нашего порога — у него есть шанс отказаться. Перед тем как войти, ему дают подписать соглашение о неразглашении: клянётся, что игры останутся между нами. И его предупреждают: если, например, в случае с Гермесом, у него слабая физика или есть боязнь высоты — лучше уходить.

Я задумываюсь. Получается, они честно предупреждают, во что человек ввяжется, но не раскрывают суть. На удивление щедрый компромисс.

— Значит, можно отказаться ещё до входа. Но если уже пришёл на место и подписал бумагу — пути назад нет?

— Именно. Обычно тот, кто поднимается к Гермесу, видит карниз и моего брата и тут же сбегает. — Он вздыхает. — Как я и сказал: никто никогда не играет с ним.

Аполлон говорил, что игры Гермеса — для тех, у кого есть печень. Теперь я поняла смысл. И «печень», чтобы выдержать алкоголь, и «смелость», чтобы решиться.

— Тебе полегчало? — снова заговорил Хайдес. — Теперь спать будешь спокойно?

Мне остаётся сказать только одно: