Книга Сошествие в Аид, страница 38 – Хейзел Райли

У меня тоже есть повторяющийся сон. Я стою на крыше здания и должна перебраться на другое по узкой плите. Нужно торопиться: я в опасности, хотя не знаю — из-за чего или кого. Я боюсь высоты, у меня кружится голова, но всё равно держу равновесие над пропастью.

Сейчас я чувствую себя точно так же. И то, что я поднимаюсь по лестнице на крышу Йеля, никак не помогает.

Гермес остановил меня прямо перед тем, как я вошла в кафетерий в обед, и сообщил детали: игры пройдут на крыше западного крыла. Похоже, у Лайвли есть особая привязанность к этой части кампуса. Почему — без понятия.

Я выхожу через распахнутую дверь и замираю, пытаясь рассмотреть пространство вокруг. В нескольких шагах от карниза стоят четверо. А один — прямо на краю. С поднятой ногой и раскинутыми к небу руками, он поёт во всю глотку.

Тревога сжимает грудь, и я бросаюсь вперёд, к тому, кто явно испытывает судьбу. Но прежде чем добежать, понимаю: это Гермес. И тут две руки обхватывают меня за талию, удерживая.

— Не надо, — шепчет Хайдес у самого уха.

Сердце бешено колотится. Я не понимаю, как он может быть таким спокойным. Да, у него имя бога, но он человек. Смертный.

— Он может упасть и разбиться насмерть!

Женский смешок отвлекает меня от Гермеса. Афродита стоит чуть позади Хайдеса в длинном белом пальто.

— Он это с детства делает. Не бойся за него.

Гермес уже полностью вышел на карниз. Делает пару шагов — его высокий худощавый силуэт колышется, словно травинка на ветру. И только тут я замечаю бутылку алкоголя в его правой руке.

— Так он ещё и пьян? — выдыхаю я.

— Конечно, — отвечает Афродита. — У него и трезвого баланс идеальный. А какой смысл испытывать себя, если не в изменённом состоянии?

Я таращусь на неё так, что её это смешит. Не понимаю, что шокирует меня больше — Гермес или лёгкость Афродиты.

Афина стоит поодаль, руки скрещены, взгляд уткнулся куда-то в темноту. Она делает вид, что меня не существует, или уже придумывает, как вцепиться мне в глотку, когда я меньше всего этого жду?

— Одного не поняла, — нарушаю тишину, пока Гермес во всё горло горланит что-то на испанском. — Это и есть его игры? И почему здесь только вы?

— Можешь замолчать? — Афина резко поворачивается ко мне, и её голос хлещет, как удар плетью. — Если продолжишь болтать, ты его отвлечёшь. И тогда он действительно сорвётся вниз.

— Если ты так переживаешь за брата, почему не стащишь его и не запретишь шататься пьяным по крыше?

Сказать это я не должна была. Знала ещё до того, как открыла рот. Но кто пустил бы родного брата на такое?

Афина делает шаг ко мне:

— Кто, чёрт возьми, тебя вообще позвал?

Я уже собираюсь ответить, но чья-то ладонь ложится мне на плечо. Хайдес смотрит сверху вниз, качает головой:

— Ты не права.

— Я? Неправа?

Он кивает и лёгким нажимом разворачивает меня, уводя прочь от остальных, к противоположному краю крыши:

— Пошли. И, прошу, без сопротивления.

Я молчу и позволяю вести себя куда угодно. Голос Гермеса всё глуше, пока не превращается в далёкий гул.

Хайдес садится прямо на карниз, и сердце у меня подпрыгивает к горлу. Я сглатываю, с трудом проглатывая ком.

— Почему вы живёте так, словно есть воскресение? — показываю на него. — Вы же не Иисус Христос.

Он фыркает:

— Ты закончила истерить?

— Я не истерю. Я переживаю.

Он постукивает ладонью по свободному месту рядом: