Книга Моя по праву зверя, страница 20 – Алисия Небесная

Но сейчас? Смотрю на неё — и ничего. Ни злости. Ни желания. Ни тяги. Как будто тот огонь сдох. Осталась зола, дым без жара. Перегорело. Она может шептать, как было. Напоминать, как я держал её за волосы, как кончала, шепча моё имя. Может даже тянуться, ластиться, напоминать, что когда-то я её хотел. Но я — нет. Больше нет.

Потому что внутри всё давно вибрирует в противоположную сторону. К той, чья кожа запоминается не из-за привычности, а потому что в ней заключён правильный код. Это инстинкт. Притяжение на уровне животного.

К той, чьи ароматы не смешиваются, а создают гармонию. Они успокаивают и одновременно возбуждают. Волк рычит на её имя даже во сне.

Селена делает шаг. Плавный. Решительный. Словно она всё ещё обладает силой.

Тело не откликается: движение есть, но в нём — пустая механика, без желания, без внутреннего отклика. Перехватываю её руку резко, с тем нажимом, который не допускает двусмысленности.

— Селена. Не сегодня, — произношу спокойно, но в этих двух словах — закрытая дверь, за которой для неё больше ничего нет.

— Ну как скажешь, мой Альфа, — тянет Селена, и её улыбка — как ядом покрытый нож: блестит, режет и пахнет не тем, чем должна.

Уходит медленно, с достоинством, но след остаётся — густой, навязчивый запах и раздражение, которое въедается в кожу, как яд под когтями.

К середине дня я уже за пределами стаи: контракты, встречи, бумаги — взрослая власть не терпит пауз. Но всё это — вхолостую, если внутри гудит одно: её запах.

Брендон за рулём. Молчит, как положено. Если рядом с тобой альфа, который испытывает сильные чувства к омеге, то лучше не вмешиваться.

К воротам возвращаемся под вечер. Солнце садится медленно, размазывая свет по верхушкам деревьев — будто кто-то пролил золото по веткам.

Охрана узнаёт — ворота отворяются без слов.

Я только скидываю куртку на стул — и тут влетает Сэм. Запыхавшийся. Взгляд его метался, словно у дикого зверя, почуявшего опасность.

— Райан…

Голос Сэма срывается — резко, надломлено. Это не «что-то». Он не тревожит по пустякам. Никогда.

Разворачиваюсь.

— Что? — Глухо. Покой окончен. Я это уже знаю.

— Там… новенькая, — выдыхает он и осекается. Смотрит мимо, будто не может сказать.

Молчание тянется слишком долго.

— Белла? — Уточняю. Сердце мгновенно отзывается. Он кивает. Одно движение — и всё решено. Я в пути. Без слов, без вопросов.

Бар бьёт с порога — глухой бас, пьяная ярость, запах волчьей гари, перемешанной с потом, алкоголем и возбуждёнными феромонами.

Что она, чёрт побери, здесь забыла?

Вошёл — и встал, будто врезался в бетон. Она — на столе, освещённая жадным светом, движется, как ток по оголённым жилам.

Юбка едва держится, топ туго затянут. Кожа влажная, губы словно вытерты ладонью. Взгляд мутный, зрачки расширены. Движения плавные, но неуверенные. Это не просто алкоголь. Её куда-то унесло.

Внутри неё пробудилась волчица и теперь танцует, словно каждый взгляд — это не угроза, а знак приглашения.

Она извивается, словно тело не слушается, а живёт само — грудь ходит ходуном, живот подрагивает, руки цепляются за воздух.

Один из самцов приближается к её бедру, и она не отстраняется. Улыбается с лёгкой, расплывчатой улыбкой, в её зрачках горит огонь.

В этом напитке содержится нечто большее, чем просто алкоголь. Его аромат, напоминающий дурман, проникает в ноздри, вызывая ощущение чего-то сладкого, липкого и манящего.