Книга Моя по праву зверя, страница 87 – Алисия Небесная

Я доказала. Что без практики знания — просто красивая оболочка. Потраченные деньги, силы, нервы. Мне нужно было стать не просто омегой при альфе. Мне нужно было стать той, кто умеет спасать.

После возвращения отработала ещё полгода в стае. Доказывала заново. Себе. Ему. Всем.

И сегодня…

— Я — главный врач стаи, — говорю вслух, стоя у порога новой больницы.

Впереди — моя первая зима. Первая, за которую я отвечаю не только за себя.

Не успеваю сделать шаг, как сзади появляется Райн. Обнимает за талию, утыкается в шею — привычно, глубоко, будто так дышит.

— Нет, Белла. Ты берёшь отпуск, — шепчет.

— Сейчас? — поворачиваюсь к нему. — Но я даже не начала. Оборудование, запасы, учёт…

Он смотрит, как на ребёнка, решившего остаться под дождём.

— Мне дети нужны, Белла. А не больница с идеальными отчётами, — ворчит.

И целует. С нажимом. Медленно. Так целуют, когда у них есть на тебя планы.

— Райн… — выдыхаю.

— Один отпуск. Неделя. Без крови. Без раций. Без графиков.

— А что тогда? — шепчу, прижимаясь.

Он обнимает крепче. Его ладонь скользит по спине, будто проверяет: вся ли я здесь, не исчезну ли.

— Только ты. Только мы. И… может быть, кто-то третий.

Я поднимаю глаза.

— Щенок? Уже?

Он смотрит так, будто я его воздух.

— Уже. Хочу, чтобы ты пахла мной изнутри. Чтобы стая знала: ты — моя. Навсегда.

Он подхватывает меня на руки — резко, уверенно, как альфа, которому больше не нужно сдерживаться. Как мужчина, которого сводит с ума одна мысль: “Теперь можно.”

— Райн! — смеюсь, вцепляясь в плечи.

Он несёт меня в дом. Как в первый раз, только теперь — без остатка контроля.

Одежда летит на пол. Он горячий, тяжёлый, нетерпеливый. Целует меня, как будто недели молчал. Как будто каждую ночь ждал этого момента.

— Я думал, сойду с ума, пока ты была в больнице.

— Я же не сбегала, — шепчу, уткнувшись в его шею.

— Знаю. Но моё тело этого не понимает. Волк выл. Я тоже.

— Райн… — только имя. А дальше — жар и дыхание.

Он наваливается, голодный, нетерпеливый. Как будто ждал слишком долго. Как будто наконец получил то, что принадлежит ему.

Первый стон срывается сразу. Потом другой. Потом крик — сорванный, из самой груди, как будто не из горла, а из самой сути.

— Ты моя, — рычит он, сжимая бёдра. — Только моя.

И снова. Снова. Снова. Шесть дней подряд.

Всё в доме пахнет нами — стены, постель, воздух. Душ не успевает остывать — мы едва выходим из него. Моё тело горит, ломит, но не от боли — от желания. Он входит во вкус, будто это охота. Спаривание. Ритуал.

На пятый день я теряю счёт.

На шестой — просто не могу встать.

— Я больше не чувствую ног, — смеюсь, уткнувшись в подушку.

— Значит, всё делаю правильно, — усмехается и целует вдоль позвоночника, медленно, позвонок за позвонком, пока не доходит до уха.

— Стая боится подходить к дому, — дразню, тяжело дыша.

— И правильно делает, — отвечает, проходясь языком по шее. Его голос становится низким, почти звериным. — Сейчас у нас период. Я — альфа. Ты — моя омега.

Мир может подождать.

И я понимаю — пусть подождёт. Потому что сейчас я — только его. А он — только мой.

— А как же стая? — шепчу, с трудом удерживая улыбку.

— У меня есть Брендон, — фыркает Райн, прижимая ближе. — За шесть дней с ним ничего не случится.

— Ты уверен, что мы не перестарались? — прикусываю губу.

Он резко переворачивает меня на спину. Ладони горячие, твёрдые, уверенные. Губы накрывают мои — поцелуй собственнический, властный. От него кружится голова.