Книга Похоронные дела Харта и Мёрси, страница 70 – Меган Баннен

– Кудах-тах-тах!

Он не остановился и услышал знакомый скрип двери баржи, когда Дакерс сел в нее, а потом захлопнул. Завелся двигатель, зашуршали шины, и Дакерс уехал по мощеной главной улице Майетты. И Харт остался в одиночестве на тротуаре и в одиночестве сам с собой.

Он никак не мог сопоставить свою подругу по переписке с женщиной, которая последние четыре года провела, переругиваясь с ним из-за стойки «Бердсолл и сын». Это все какой-то злой розыгрыш, не иначе. Как-то, каким-то образом Мёрси, вероятно, узнала, что он написал то первое письмо, и решила поиграть с ним, обмануть, заманить сюда и выставить дураком. Вот настолько она его ненавидела.

А вдруг он ошибался насчет нее? Могла ли Мёрси Бердсолл написать те слова, которые Харт столько раз перечитывал, что уже знал наизусть? Могла ли она излить ему душу, не зная, кто он такой?

Мог ей понравиться человек, которого она узнала по письмам?

Он представил, как Мёрси сидит в одиночестве в «Птичке». Представил, как она с надеждой смотрит на дверь, желтое платье кажется ярким в полумраке кафе, сияющие волосы спадают по плечам, очки поблескивают в свете свечей. Харт почти не сомневался, что ее письма – кошмарная издевка, но все-таки оставалась смутная вероятность, что Мёрси беспокойно ждала, когда придет друг.

Внутри вскипела вина, заполнила его до краев. Никто не назвал бы Харта «славным», но жестоким он тоже не был. Если письма – не шутки, если они искренние и настоящие, он не мог бросить ее там, чтобы она решила, что друг от нее сбежал.

Нужно было встретиться с ней.

Жалкий мяв самосохранения вырвался из глотки, но совесть заставила ноги отнести тело к «Птичке». Изобразив на лице безразличие, он толкнул дверь и вошел. Колокольчик у входа возвестил о его прибытии, и Мёрси подняла взгляд.

Все оказалось точно так же, как в день, когда они встретились: Мёрси была как солнышко во плоти в своем желтом платье, и все мысли, какие Харт когда-нибудь думал, улетучились из головы.

Ноги понесли его дальше, и с каждым шагом, который приводил его ближе и ближе к Мёрси, ее большие, прекрасные карие глаза округлялись все больше и больше за очками, и потом он оказался рядом с ней, и в голове наконец сформировалась единственная мысль: «Кажется, мне хочется, чтобы все было по-настоящему».

– Нет! – охнула она. – Нет, нет, нет. Что ты здесь забыл?

Он знал: пора бы сказать что-нибудь, но Мёрси вложила столько кислоты в слово «ты», что хватило бы проесть дыру в жестяной крыше, и он не находил ни словечка, которое бы его спасло.

– Мне сейчас не до тебя – не до тебя, понимаешь, Нахальстон? Давай ты уберешься?

Но он договорился встретиться с ней в «Птичке» в семь вечера вратника, так ведь? И вот он пришел, ну, опоздал на пару минут. Но Мёрси так крутила головой, глядя мимо него на дверь, и он понял: ей и мысли не приходит, будто Харт Ральстон писал те письма. И это почему-то казалось хуже признания, что все это был розыгрыш.

– Привет, Трупсолл, – ответил он сиплым голосом – в горле встал ком.

– У меня сегодня важное дело, так что давай не будем, а? Оставь меня в покое, прошу тебя.

«Не утруждайте себя повторным визитом», – повторила она в его памяти.

Харт окинул взглядом ресторан, полный счастливых людей, счастливо беседующих друг с другом, ведущих счастливую жизнь, и ему захотелось устроить тут пожар. Он натянул на лицо мерзкую улыбочку.