Книга Похоронные дела Харта и Мёрси, страница 94 – Меган Баннен

– Ну, раз уж я все равно опозорилась, давай позориться до конца. – Она уложила локти на стойку и подалась вперед, и даже в полумраке разглядела, как он зарделся.

– Смертный или бессмертный? – угадал он.

– Ты что, читаешь мысли?

– Я не знаю. Смертный я или…

– Серьезно?

– Есть только один способ выяснить. – И опять, говорил он спокойно, но глаза были бездонны.

Мёрси попыталась обдумать понятие бессмертия.

– Так ты не узнаешь, будешь ли жить вечно, пока не…

– Как-то так. Считается, что у всего есть конец, кроме Неведомого, если ты в такое веришь, но эон – это долго, так что… – В уголке губ у него осталось пятнышко глазури, и с ним он казался таким человечным и ранимым.

– Как, должно быть, одиноко.

– Наверное.

– Извини. Неправильно выразилась. Хочу сказать…

Мёрси протянула руку через стойку и коснулась его запястья там, где из-под рукава виднелась голая кожа, и она могла поклясться, что между ними проскочила искорка, как от огнива. Поборов желание отдернуть ладонь, она заговорила:

– Я каждый день встречаюсь с собственной смертностью. Могу заказать модную блузку из каталога по почте, приготовить невкусный ужин и отправиться в кровать с хорошей романтической книгой, но когда я отправляю усопших по Соленому Морю, я знаю, что ни новая блузка, ни этот невкусный ужин, ни хорошая романтическая книжка ничего не будут значить, когда меня не станет. И, честно, это утешает. Это связывает меня с окружающими, кем бы они ни были. Обычно люди закрываются от смерти, но это не меняет того факта, что мы все связаны этой единой нитью. Но ты…

Он катал между пальцев салфетку.

– Дальше.

– В том и дело, да? Живешь дальше и дальше, а все, кого ты знал или любил, состарятся и умрут, а ты останешься. Будто читаешь книжку без конца. Не важно, хорош ли сюжет, хочется, чтобы когда-нибудь все закончилось. Для остальных главный вопрос насчет смерти – «когда», а не «если», но в твоем случае все наоборот: «если», а не «когда».

Он наконец встретился с ней взглядом, ничего не скрывая, и она поняла: большинство боялось умереть, а Харт Ральстон боялся жить.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За понимание.

Они неотрывно смотрели друг на друга через стойку, и Мёрси подумала: он в самом деле мог бы ее поцеловать. Подумала – и перехватило дыхание, а губы припухли в ожидании.

Ей что, хотелось, чтобы ее поцеловал Харт?

Едва задала себе этот вопрос, и ответ заревел из каждого уголка, каждой щелочки ее сущности: «Да! Пожалуйста, милые боги, да!»

Взгляд упал туда, где ее пальцы касались его запястья, и Мёрси отдернула руку, будто он мог и не заметить, что она касалась его, хотя жар его кожи все горел на кончиках пальцев.

– А ужин специально невкусный? – спросил он.

Юмор. Спасибо Ловкачу за юмор.

– Только если готовлю сама.

Он вознаградил ее кривой улыбкой и морщинками в уголках глаз.

– Тогда тебе повезло, что Зедди хочет стать поваром.

– Точно.

– Ну, передай ему мои комплименты за торт. – Он уставился на пустую тарелку, и Мёрси поняла, что у него больше нет причин задержаться. – Мне пора, наверное. Завтра с утра смена.

– В божедень?

– Бродяги и браконьеры не особо следят за днями недели.

– Верно.

Он направился к вешалке за шляпой, а Мёрси вышла из-за стойки, чтобы проводить его. Между ними что-то нарастало, менялось, хрупкое как стекло, и Мёрси беспокоилась, что уйди он теперь – и все безнадежно сломается, но в голове было пусто, и она не могла придумать ни единого повода попросить его остаться.