Книга Хозяйка не своей жизни. Развод, проклятье и двойняшки, страница 80 – Дарья Мухина

— Ладно, — сказала я. — Испытательный срок. Комната в учительском крыле школы, не в поместье. Доступ к детям — только в присутствии гувернантки или меня. И ты, Олексион, отвечаешь за её безопасность и поведение. Чуть что — выводим за ворота без разговоров. И ещё: никаких «чувств» до выяснения. Ни твоих, ни её. Работа — это работа.

— Я не мальчишка, — фыркнул он, но потом смягчился. — Спасибо, Катрин.

— Не мне спасибо, — отрезала я. — У каждого должен быть шанс сделать правильнее, чем вчера. Но шанс — не индульгенция.

Он кивнул. Договорились быстро, как всегда, когда речь шла о деле.

* * *

В тот же вечер я написала Марии письмо: «Приготовь комнату, скажи девочкам из столовой, что новый педагог любит простой чай без сахара, предупреди гувернанток. И — пожалуйста — улыбнись ей, как улыбаешься ученицам в первый день». Мария ответила на клочке бумаги, торопливо, но её округлые буквы были как всегда чёткими: «Сделаю. И, Катрин, поешь нормально». Она знала меня слишком хорошо.

Лайонел всё не объявлялся. Не письма, не ворота распахнутые его шагом, не низкий голос за спиной — пусто. Я гнала из головы картинки и доводы, разбирала с учителями расписания, заезжая днем в школу, смотрела с детьми новые книги, терпеливо объясняла Даниэлю, почему сжигать заклятия на музыке — это «нет», а «да» — сидеть ровно и не дёргать ножкой в такт барабанам. Адриана вела себя тихо, но в тишине её было больше, чем слов. Она задумчиво дольше смотрела на пруд, ещё внимательнее надевала перчатки на урок этикета, а ночью, я уверена, десять раз пересчитывала какие-то письма в шкатулке. Я не спрашивала. В четырнадцать давление правдой иногда хуже, чем лекарство.

Подкралось время отъезда Ники. Его тётя прислала короткую записку: «Деньги и рекомендательные письма получены. Академия ждёт. Благодарим за всё». Король, как и обещал, устроил мальчишке место в лучшей академии — там, где умных ценили не менее родовитых.

Собирали Ники всем домом. Мария приехала в поместье и носилась, как в тот первый год, когда он жил у нас мальчишкой-воробьём: то пирожки заворачивает, то шапку суёт, хоть за окном тёплая осень. Кайонел явился, поставил в прихожей свою нескладную фигуру и почему-то принялся подтягивать Ники к воротам, как на смотре рекрутов: «Плечи! Спина!» Ники смеялся. Даже Евграф выглядел чуть мягче обычного, хотя строгость у него, кажется, вплетена в жилет.

Еще и Эдрик приехал проводить своего «соперника». Он притянул шляпу на затылок, руки в карманы, вид равнодушный, но глаза — двумя шагами раньше всех. Я отметила это для себя.

А вот моя Адриана смотрела на Ники такими глазами…. Тихая, собранная, с непокорной прядью у виска. Эдрик — молодой герцог, юный шпион, он спорил со мной по учебной части и вообще моментами даже был полезен. И влюблялся, похоже, без спроса. Ревность он прятал под колкостями — как многие мальчишки, которым кажется, что от слов шрамы меньше.

Мы вышли всей ватагой ко двору — к экипажу, который должен был отвезти Ники к городскому порталу. Охрана от Олексиона уже стояла у ступеней.

Ники подошёл ко мне первым. Вырос. Всё ещё тот самый мальчик, которого я когда-то забрала с улицы — худой, голодный, с острым взглядом и слишком большой честностью для уличной жизни. Но теперь — крепкий, ровный, уверенный в походке.