Книга Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса, страница 11 – Дарья Кун

Элли заплатила, бережно уложила травы в сумку и, уже прощаясь, протянула Мэйбл свёрток с печеньем.

– Это вам. Новый рецепт пробую.

Мэйбл развернула свёрток, сунула нос в печенье, глубоко вдохнула и удовлетворённо крякнула.

– Чувствую, с мускатом и щепоткой чего-то… тёплого. Молодец, солнышко. Чувствуется, рука у тебя твёрдая становится. Агата бы гордилась.

Элли вышла из лавки с тёплым чувством внутри. Разговор с Мэйбл был как глоток крепкого, согревающего чая после долгого дня – с бодрящей горчинкой, но и с неизменной сладостью заботы.

Она свернула на Рыночную площадь. К этому времени основная толчея уже спала, лотки пустели, торговцы сворачивали свои прилавки. Но несколько человек ещё оставались. Элли купила у старушки-молочницы кувшин парного молока, поговорила с рыбаком Эдгаром о предстоящем улове, обменяла пару булочек на свежие яйца у фермера с окрестной деревушки. Это был свой, налаженный годами круговорот – не столько торговля, сколько обмен новостями, поддержка, проявление общей заботы о том, чтобы у всех на столе было что-то вкусное и свежее.

Главной же её целью была лавка Седрика – «Диковинки и безделушки». Она находилась в самом центре площади, в кривом, трёхэтажном доме с покатой крышей, на которой ютился аистиное гнездо. Окна лавки были столь запылены, что разглядеть что-либо внутри было практически невозможно, но на подоконниках был выставлен целый музей странностей: чучело филина в позе вечного удивления, несколько причудливых камней, стеклянные шары, внутри которых клубился туман, и даже то, что издалека можно было принять за настоящий, миниатюрный череп дракона.

Дверь в лавку, как всегда, была приоткрыта, и из щели лился поток какого-то невероятного антикварного запаха: старого дерева, воска, пыли, металла и чего-то ещё, сладковатого и мистического.

Элли вошла внутрь, и её, как всегда, на секунду охватила лёгкая паника. Лавка была настоящей кроличьей норой, забитой до отказа. Полки от пола до потолка ломились от вещей: стопки старых книг в потёртых переплётах, груды фарфоровых чашек с причудливыми рисунками, коробки с ржавыми ключами, стопки пожелтевших карт, статуэтки, подсвечники, зеркала в витых рамах… Всё это было нагромождено хаотично, но, как уверял сам хозяин, в строгом соответствии с некоей «энергетической логикой».

Сам Седрик сидел за прилавком, похожим на алтарь какого-то забытого бога, и с помощью огромной лупы с перламутровой ручкой изучал какую-то древнюю монету. Он был полной противоположностью Мэйбл – высокий, дородный, с пышной шевелюрой седых волос и такой же пышной, окладистой серебряной бородой, в которой запуталось несколько крошечных шестерёнок. На нём был бархатный камзол цвета спелой сливы, украшенный вышитыми звёздами и полумесяцами, и начищенные до зеркального блеска очки в тонкой оправе, сидевшие на самом кончике носа.

– А-а-а! Божественная пекарша! Фея муки и повелительница дрожжей! – провозгласил он, откладывая лупу и монету и распахивая руки в театральном жесте. Голос его был густым, бархатистым, идеально подходившим для рассказывания сказок на ночь. – Войдите, присядьте, окунитесь в объятия прошлого! Чем стареет вещь, тем больше секретов она накапливает, словно доброе вино. Что привело вас в мои скромные чертоги? Ищете ли вы чашу для вина, что сама наливает лишь правду? Или зеркальце, показывающее не отражение, а сущность? Или, быть может, вас манит эта дивная шкатулка, что тихонько напевает колыбельные, когда в ней нет луны?