Онлайн книга «Эринии и Эвмениды»
|
У мамы была раздроблена нижняя челюсть, все лицо и плечи покрылись чернилами синяков. В черепе отца виднелась внушительная вмятина — с той стороны, с которой в родительский «Форд» влетела другая машина. На остальное даже не нашлось сил взглянуть. Мне не хотелось запоминать их такими. Поэтому Дэнни сильнее меня, и я завидую ее силе. Она заставляла себя навещать мать среди больничной атмосферы увядания и смерти. В то время как я трусливо спасалась в забытьи, что ошибочно сочла любовью. — Ой, да брось. — Дэнни награждает меня осуждающим взором. — Твоя жалость излишня. Маме гораздо лучше. Думаю, она справится. Устойчивая ремиссия, как говорит ее лечащий врач. Разговорчивость Даньел удивляет меня. Это самый длинный и уж точно самый миролюбивый диалог со времен нашего раздора. В груди как‑то приятно щемит от осознания, как сильно мне ее не хватает. Но вслух признаваться опасно, иначе она попросту раздавит меня, как таракана. А чтобы спасти Дэнни, я должна выжить. — Это здорово, правда. Она настоящий боец. — Она всегда была такой, — усмехается Дэнни, отрывая глаза от экрана телевизора. — Еще всех нас переживет. Вот бы и остальные выкарабкались… Хотя тебе‑то все равно. Даже не знаю, зачем говорю тебе все это. Я хочу возразить, объяснить, что мне есть дело до них, но понимаю, насколько это будет странно звучать в свете нашей вражды. Но тут к нам подходит медсестра и избавляет от необходимости лгать: — Мисс Лэнфорд, можете навестить друзей. Мы доходим до палаты Честера в молчании, как будто не было меж нами откровений в минуту перемирия. Зайдя внутрь, Дэнни нежно здоровается с бессознательным Филлипсом, после чего аккуратно присаживается на край его койки и любовно переплетает свои пальцы с его, целует их, что‑то шепча. От этого зрелища мне становится не по себе. В мысли прокрадываются воспоминания о прикосновениях Гаспара, которых я уже не испытаю и которые были столь недолговечны. Мне мерещится, что я ощущаю фантомное тепло от его ладоней на своем лице, плечах, талии, но оно быстро улетучивается, не подкрепленное реальностью. Пришел бы он ко мне, лежи я здесь на месте Филлипса, замерев на грани жизни и смерти? Или же все его сладкие слова были фальшью и притворством? Смотреть на Даньел и Честера невыносимо больно. Я оставляю влюбленных вдвоем, тихо прикрываю дверь и прохожу в соседнюю палату, чтобы увидеть Сэйдлин. Лицо ее бледно, щечки кажутся впавшими. Голова обмотана бинтами, тусклые локоны, не скрытые повязкой, аккуратно уложены на подушке. Наверное, совсем недавно Сэйди расчесывала мать. Чувствую, что должна сказать что‑то, но так и не решаюсь, боясь, что скомпрометирую себя: вдруг Сэйди услышит меня и вспомнит, когда очнется? Если очнется… «Мне следовало победить свою ярость, а я высвободила ее, — говорю ей мысленно, — и теперь жалею». Необратимость моих поступков вдруг лавиной накрывает меня. Плотину внутри словно прорывает, и слезы льются разбушевавшейся рекой. Неужели ничего нельзя отменить, исправить? Как остановить запущенный механизм возмездия, чтобы никто больше не пострадал из-за моих ошибок? Нужно найти Гримшоу. Найти и заставить дать мне что‑то способное помешать Киллиану. — Я все исправлю, слышишь? — уже вслух говорю я Сэйди, вытирая мокрые щеки. — Я исправлю, обещаю… |