Книга Нарисую себе счастье, страница 77 – Марианна Красовская

— Еще как жена, — заверила я его. — Разве есть разница?

— Весьма существенная. Нужно будет ехать исправлять, — он нахмурился, вздохнул и сбросил халат. Я даже зажмуриться не успела. Одна радость, что он был в кальсонах, а не весь голый.

Кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. Я лежала тихо как мышка и пристально разглядывала потолок. Казимир погасил светильник.

— Ты все-таки меня боишься.

— Ни какпельки.

— Тогда иди сюда.

И он сграбастал меня своими ручищами и прижал к горячему боку. Я уткнулась носом ему ему в волосатую грудь, чихнула и недовольно заворочалась.

— Медведь ты, как есть медведь. Огромный и пушистый.

Он тихо фыркнул.

— Раз уж все равно пришла, так хоть на ночь поцелуй.

Сердце у меня замерло, а потом пустилось вскачь. Неужели мы вот сейчас… Не время, наверное! Может, и не место даже. Хотя если все время думать о том, когда можно, а когда нет — этак я до лета невинной девицей останусь!

Поэтому я, отбросив сомнения, приподнялась и вслепую, в темноте нашла сначала его колючий подбородок, потом щеку, потом — губы. Он позволил себя целовать… но и только! Нет, это совершенно невыносимо! Я грубо пихнула его в грудь и прошипела:

— Да что ты меня опять дразнишь?

— Я? И не думаю.

— Где моя брачная ночь?

— Золотце, сегодня был сложный день. Замерз, устал как собака, расстроен очень. Не хочу тебя разочаровать.

Я заскрипела зубами. Хотелось многое от злости наговорить: и про то, что он, видать, и вовсе не знает, что делать с женою, и про то, что уже второй месяц лишь обещает, и про то, что он не разочаровать не хочет, а просто… меня не хочет. Но я прикусила язык. Во-первых, в глубине души я знала, что не права. А во-вторых, меньше всего на свете он заслужил подобных упреков.

Ну да. Он и в самом деле устал. И мне стоит потерпеть и вести себя прилично, как и положено скромной и кроткой жене.

Проснулась я от неспешных, ласковых поцелуев. Распахнула глаза и узрела лицо Казимира — близко-близко. Его губы прильнули к моей шее, а рука (ой, мамочки!) уверенно скользила вверх по бедру.

— Ты же устал, — хрипло пробормотала я, ничего пока не понимая.

— Я выспался.

— Голодный, наверное.

— Еще какой голодный, — и словно в доказательство, он укусил меня за плечо.

— Мир, ты всерьез?

— Остановишь меня?

Я прикусила губу. Теперь — при свете дня — не готова оказалась я. Ночью все казалось проще. Он мужчина, я женщина, мы в одной постели…

Не спрашивая, не замечая моего смущения, он ловко стянул просторную ночную сорочку и тихо выдохнул с восхищением:

— Ты невероятно хороша, Мари. Не дрожи, я не буду ничего делать, пока ты не попросишь.

Я хотела напомнить, что вчера уже просила… но когда он дотронулся до моей груди, захлебнулась вздохом. Успеем еще поговорить…

Цепляясь за его могучие плечи, кусая губы и жмурясь, я принимала его ласки. Руки, губы, язык… Казимир знал о телесной любви куда больше, чем я могла помыслить. Для него не было никаких запретов. Терпеливо и нежно он сводил меня с ума и дождался, наконец, что я взмолилась:

— Не мучай меня больше!

— Разве тебе не нравится?

— Очень, очень нравится.

— Тогда чего ты хочешь?

— Я не знаю! Дай! Прямо сейчас!

И он дал. Его пальцы творили что-то невообразимое. Меня всю выгнуло, волна ослепительного наслаждения накрыла с головой. Я, кажется, закричала и даже заплакала. Одним движением он накрыл меня собой, раздвинул колени… Я уже ничего не понимала, ошеломленная, оглушенная случившимся, и даже короткая резкая боль едва ли привела меня в чувство.