Книга Нарисую себе счастье, страница 79 – Марианна Красовская

Вечером я была поцелована в лоб и уложена спать без всяких намеков, наутро проснулась одна в постели. Потом Мир уехал вместе с Данилом на несколько дней — хоронить погибших и договариваться о выплатах пенсий вдовам. Я осталась одна.

Вот же странный человек, разве правильно это — сбегать от молодой жены так трусливо? Что я сделала не так? Неужто не нравлюсь? Или, может, он уже жалеет о содеяном? Если ему лучше, если призрак смерти больше не стоит за спиной, ему жена и не нужна, во всяком случае, такая как я?

Все эти раздумья не прибавляли мне бодрости. Целыми днями марая бумагу в кабинете, я сделалась слаба и печальна. Матушка выгоняла меня на прогулки, заставляла обедать и ужинать, хоть и не хотелось. Приходилось слушаться.

Сама она расцвела и похорошела. Пиляев прислал ей очки, матушке они подошли распрекрасно. Теперь она порхала по дому с улыбкой, с удовольствием помогала на кухне Устине и даже снова взялась за вышивку. Мне никак не хотелось ее расстраивать, и я молчала и о головокружениях, и о бессоннице.

Вернувшийся Казимир застал меня в гончарной мастерской. Я разрисовывала чашки — и, признаться, получалось у меня весьма недурственно. Тонкие линии ложились легко и свободно, яркие краски радовали глаз и даже вензеля выходили на заглядение ровными.

— Мари, я привез тебе подарков, — сразу же сообщил супруг. — Был в Большеграде, попросил Ольгу сходить вместе со мной в пару лавок. Посмотри потом, хорошо?

— Да, конечно, — фальшиво улыбнулась я, снова ощущая себя заброшенной. — Посмотрю непременно.

— Рисунок очень хорош. Я привезу чашки, сделаешь весь сервиз?

— Разумеется, мы же об этом и договаривались.

— Ты сердишься, что я задержался? — проявил завидную проницательность мужчина. — Так уж вышло, моя золотая. Дел много было. Но теперь я только твой. Может быть, ты желаешь чего-то?

Я, конечно, желала, только вслух произнести все равно бы не посмела, и оттого напомнила довольно робко:

— Ты меня обещал научить на гончарном кругу лепить. Можно?

— Да хоть сейчас. Погоди только, переоденусь в старое.

И он в самом деле очень быстро вернулся. Надо же, я и не знала, что у Мира имеется подобная одежда: широкие портки с заплатами да ветхая линялая рубаха с рваным рукавом. Впрочем, рукава он закатал.

Покрутил круглый столик, достал из ящика ком глины, полил его водой. Помял в руках, потом кинул с силой на столик и велел:

— Садись вот сюда.

Я села.

— Снизу педальку видишь? Нажимай ногой.

Я заглянула под столик, узрела там несколько колес и кожаную веревку. Неуверенно качнула резную деревянную педаль ногой, обрадовавшись, что столик закрутился. Казимир принес табурет, сел сзади меня, прижимаясь со спины и обхватывая меня бедрами, заурчал на ухо:

— Крути. Руки вот сюда положи.

И накрыл мои задрожавшие пальцы своими крепкими ладонями.

Горячее дыхание щекотало шею, спиной я будто бы ощущала биение сердца Казимира. Его колени плотно обхватили мои бедра, вызывая неприличные мысли и желания. А под пальцами рождалось чудо! Бесформенный комок вытягивался, утончался, менялся. Совсем как я — рядом с Миром. Из обычной серой глины формировался кувшин. Казимир творил — и я почти в этом не участвовала. Я была лишь инструментом в его руках. Он управлял моими пальцами с такой легкостью!

— А дальше сама, — убрал вдруг руки.