Книга Где распускается алоцвет, страница 151 – Софья Ролдугина

Туда, где полыхало осиновое пламя.

– Алика, вернись! – рявкнул ей вслед Дрёма. – Не надо!

Но Алька уже, подоткнув сарафан, перелезла через ограду – и побежала по пустырю вниз, к ручью. Сердце колотилось как сумасшедшее; кочерга казалась ужасно лёгкой.

А вот страх куда-то исчез.

«Видимо, – подумала Алька, – устраивать коварные ловушки мне нравится больше, чем быть наживкой».

Когда за спиной, далеко позади, захрустели, ломаясь, яблони, и раздался жуткий вой, низкий и вибрирующий, она даже испытала облегчение. Когда бежишь, оглядываться нельзя – ни в сказках, ни на марафоне. Алька и не оглядывалась. Но когда шум и треск стал ближе, а затылок обожгло ледяным ветром, она кинула через плечо гребешок, старый, можжевеловый, который таскала в сумке ещё со школы, и крикнула:

– Пусть станет за мной частый лес! Кругом идти – не обойти, насквозь бежать – половину сил потерять!

Гребешок было жалко безумно – она его купила на первые заработанные лично деньги, на базаре, солнечным ярким днём, когда мама с папой ещё не развелись – и будто бы любили ещё друг друга.

Но колдовство так и работает: чем больше отдаёшь – чем жальче отдавать! – тем оно сильнее.

…разумеется, настоящий лес не вырос, так обычно происходит в сказках. Но Костяной вдруг замедлился – и взвыл; исчезло ощущение ледяного холода, неминуемой смерти, преследующей по пятам.

«А это точно Костяной? – мелькнула шальная мысль. – Уж больно силён».

Но размышлять было некогда.

Алька перебежала вброд ручеёк в овраге, изрядно промочив сапоги, и начала карабкаться по склону. Костяной уже продолжил погоню; каждый его прыжок отдавался глухой дрожью, словно шагал великан: бам, бам, бам. Бегущая вода задержала его не сильно, однако позволила выиграть время. Алька успела выбраться на ровное место и рвануть к лесу, через пологие холмы, заросшие высокой травой. Стебли путались в ногах, серебристые кисти-метёлки лезли в лицо… Когда Костяной начал её догонять, она сунула руку в карман и достала второй предмет, зеркальце в металлической оправе.

Зеркальце было мамино; Алька забрала его, когда уезжала из столицы…

А теперь кинула через плечо.

– Пусть за мной станет глубокое озеро! – крикнула она. – Кругом идти – не обойти, а насквозь бежать – половину сил потерять!

Поперёк горла встал ком; глаза резануло… и отчего-то очень ясно вспомнилась мама, точно явилась прямо сейчас, наяву.

«Наверное, рассердилась бы на меня, – подумала Алька. – Или нет. Он никогда по-настоящему не сердилась».

Костяной взвыл.

Под пологом осин она почувствовала себя уверенней. Алые листья словно источали тепло, и от земли тепло шло тоже. Когда-то давно – так рассказывали – и поля, и холмы, и всё это бескрайнее осиновое море принадлежало Хозяину Леса. Тому, кто был на стороне жизни и всякого малого создания; тому, кто короновал девчонку, которую прогнали в лес посреди зимы, венком из синих васильков и научил ведовству.

«У меня получится, – подумала Алька, стискивая кочергу. – Обязательно».

Озеро-наваждение Костяной преодолел быстрее, чем можжевеловый частый лес, и стал настигать её снова. От его воя уши закладывало; на лужицах, в низких местах, вырастала корочка льда. Выждав время, Алька кинула кочергу – не совсем через плечо, но хотя бы как-то наискосок, и крикнула:

– Пусть за мной станет стена из огня! Кругом идти – не обойти, а насквозь бежать – половину сил потерять!