Онлайн книга «Где распускается алоцвет»
|
Кочергу тоже было жалко, но не как зеркальце и гребень, а иначе: так рыцарь жалеет и бережёт свой верный меч. «Сработает же?» Мгновение ничего не происходило… а потом в спину ударила упругая волна жара, словно и впрямь там вспыхнула стена вроде той, которую возвёл Креслав Ружин. Костяной не взвыл даже – заверещал тонко, забился на месте, сотрясая землю, как будто взаправду горел. Алька, пользуясь этим, рванула вперёд ещё быстрее – через осины, вверх, к холму, с которого было видно всё Краснолесье… Уже взбираясь наверх, крикнула, надеясь, что красный росчерк в небе ей не померещился: – Айти! Помоги! Запнулась за кочку, споткнулась, упала… и только тогда рефлекторно оглянулась и увидела наконец, кто преследовал её это время. Это был Костяной – и одновременно не он. Ещё выше, чем прежде, макушка – вровень с верхушками осин. Теперь он напоминал иссохший труп; ошмётки кожи болтались, как клочья разодранной одежды, и рёбра выпирали, щетинясь острыми шипами. Его покрывала корка льда, как доспех, – и иней, красивый, белый. Так бывает красива смерть. Внутри глазниц тоже что-то пылало белым, очень-очень холодным и ярким, и сосульки свисали с края челюсти, как неряшливая клочковатая борода. Там, где он проходил, наступала зима. – Мамочки, – пробормотала Алька, отползая назад, прямо на заднице. – Мамочки… Она вспоминала, что у неё ещё есть в карманах. Железная спица, горсть соли, корка хлеба, дубовый уголёк… Костяной не был бессмертным. Пока он преследовал её, то его изрядно потрепало: он потерял левую руку ниже локтя, у него была разворочена грудина, и оттуда непрестанно сочилось что-то, замерзая на лету. Но всё-таки поверить, что можно победить это, ткнув спицей или посыпав солью, никак не получалось. Алька смотрела, как он приближается, и пыталась заставить себя пошевелиться, хоть соли достать и прочертить линию перед собой. Костяной напружинился, готовясь прыгнуть вперёд, она сжалась вся… …а потом с неба – с грохотом и треском – обрушилась красная молния. И всё запылало. Айти был быстрым, почти неуловимым. Гибкое змеиное тело то завивалось в петли, то стелилось по земле, как огненный ручей. Там, где он успел вонзить зубы, ледяная корка исчезла, а кости обуглились; там, куда пришёлся удар хвоста, змеились трещины. «Он побеждает?» – пронеслось в голове. Преодолевая дурноту, Алька поднялась на ноги. Внизу, за ручьём, виднелась цепочка быстро движущихся огоньков – это, верно, Дрёма с командой спешил на помощь, это его посох пылал чистым светом, голубым серебром… Но они были там, далеко, а она здесь. Как-то надо было продержаться. Костяной пытался атаковать в ответ, но никак не мог попасть по гибкому, подвижному змею когтями. Алька обрадовалась сперва… а потом разглядела, что те места, которыми Айти прикасался к Костяному, почернели, точно огонь погас. У хвоста; на челюсти. На боку тоже расползалось огромное чёрное пятно, словно остывший уголь. Ледяной панцирь на плече у Костяного медленно, но верно зарастал; ручища, оторванная чуть ниже плеча, тоже удлинялась – немного, однако вполне заметно… «Лёд не горит, – подумала Алька. – Никакого костра не хватит, чтобы согреть зиму, отогреть смерть». И в порыве отчаяния, во внезапном озарении крикнула: – Эй, ты, Старой Хозяйки названый сын! Не быть тебе больше мешком костей, нарекаю тебя… нарекаю тебя… – Она запнулась, выбирая слово, и тут вспомнила, как зиму провожали в деревнях, как гуляли по весне – с блинами, с песнями. – Нарекаю тебя соломенным чучелом! |