Книга Где распускается алоцвет, страница 51 – Софья Ролдугина

Начальница ответила не сразу. Сняла очки, чтоб протереть; голые глаза выглядели ужасно беззащитно, и морщин под ними будто бы даже стало больше…

– Их на части растерзали, Василёк, – сказала она наконец. – У Вежевой жених остался, молодой такой мальчик, очень несчастный… А Лесовская только-только снова с мужем сошлась, и такая трагедия. Вся семья погибла, в одну ночь, никто и сообразить-то не успел, соседи думали, газ рванул. А родители у неё в Нижинске, оттуда самолёты-то не летают, да и пока их нашли, пока им сообщили… Хоронила Лесовскую я. И всё это за неделю.

Алька подавила дрожь; горе, ужас и опасность, такие далёкие, очутились вдруг так близко, что едва под кожу не лезли.

– Это… Костяной был?

– Говорят, что да, – вздохнула начальница. – Ты уж поосторожнее, Василёк. Гляди по сторонам в оба. В газете писали, что подозревают какой-то проклятый предмет в музее, но наши девочки, что одна, что другая, к музеям и близко не подходили. Не знаю, что про Вежеву думать, она вообще затворницей была, а вот Лесовская винтаж собирала. И буквально накануне похвасталась, что муж ей что-то на блошином рынке урвал, не то шкатулку, не то булавку, не то чашку… Подарил в знак примирения. А на следующую же ночь всё и произошло.

«За какую-то неделю – и две смерти сразу», – подумала Алька, и под ложечкой засосало.

– Буду осторожна, – пообещала она. – Никаких подозрительных шкатулок и булавок. Да и чашки у меня есть свои.

– Вот и правильно, – кивнула начальница. И заставила себя улыбнуться. – Ну, ничего. Авось обойдётся. Ты-то, Василёк, потомственная ведьма, к тебе и проклятие не всякое прилипнет.

Это было даже не совсем заблуждение, просто преувеличение: иные ведьмы проклятия чуяли, другие – нет, одни могли наваждение развеять, прочие – страдали, как обычные люди… Алька про себя знала только, что мороком её не запутаешь, а насчёт остального подозревала, что никаких особых преимуществ у неё и нет. Но слова насчёт «обойдётся» запомнились как-то по-особенному ясно и чётко.

…наверное, поэтому первое, что она подумала, когда проснулась ночью: сглазила начальница.

В спальне – чересчур просторной и пустой – было очень тихо. И холодно; гораздо холоднее, чем должно, особенно если учесть, что днём разогрело не на шутку. Тело словно одеревенело. Так происходит, когда ужас наваливается и парализует, настолько, что и шаг сделать нельзя… да что там шаг – пальцем двинуть. Бубенцы на люстре раскачивались из стороны в сторону так сильно, словно их кто-то невидимый мотал, но не звенели; пучок полыни в изголовье осыпался, точно истлевал на глазах; натянутая поперёк окна лента трепетала.

Беззвучно.

Абсолютно беззвучно.

«Всё очень плохо, – поняла Алька совершенно ясно. – Где-то рядом бродит зло».

И по ведовским правилам, и в детских сказках нельзя в таких случаях подскакивать и искать, что где не так. Любой знает: опасно спускаться в погреб в одиночку, если там что-то подозрительно скребётся; ничего хорошего не выйдет, если заговорить с прохожим, напоминающим несвежего мертвеца, особенно если он сам забегает вперёд и норовит в лицо заглянуть заплывшими глазищами…

Но это относилось больше к простым людям.

Алька была ведьмой.

Осторожно, тихо она села на кровати; продёрнула в поясе пижамных шортов шнурок, выпуская посильнее один конец, и завязала его узлом, отводящим взгляды; аккуратно достала зеркальце из тумбочки – и на цыпочках подошла к окну. А потом встала к нему спиной – и осторожно посмотрела наружу через зеркало, так, чтоб не увидеть ненароком что-то опасное прямо. Ведь есть правило: видишь ты – видят и тебя.