Книга Пленница Кощея, страница 32 – Полина Змееяд

— Вот теперь вижу, что нравится тебе в Навьем лесу, — сказал и чарку с вином протянул. — Испей, уважь меня.

Я опешила от удивления, да царю отказывать негоже. Пробовала я прежде вина заморские, но это медом по горлу растеклось — до того сладкое и легкое.

Тут вдруг вспомнила я про ковер летающий ни с того, ни с сего, и поспешила Кощею об том рассказать.

— Мысль хорошая. Отсылал я как-то Али-Бабе, разбойнику из пустыни, молодильные яблоки. Думаю, не откажет он мне в просьбе такой ковер раздобыть, — молвил Кощей и задумала. — А может, и тебе хочется на диковинку какую с востока дальнего посмотреть? Скажи мне, Ядвига, я для тебя достану.

У меня аж краска к щекам прилила от слов таких странных. Разве же я ему дочь или невеста, чтобы подарки-то мне делать? Да и не надобно мне было ничего, только и оставалось, что головой покачать, да улыбнуться виновато.

— Или может, другое какое-то желание у тебя есть? Скажи мне, Ядвига, и я уж придумаю, как его исполнить, — снова спросил Кощей.

Я призадумалась, да толком ничего сказать и не смогла. Хотелось, может, вот так сидеть, у костра греясь, да чтобы царь на меня так же нежно смотрел — вот и все, больше желаний никаких и нет. Но ведь такую-то глупость разве царю скажешь? Он-то, видать, отблагодарить хочет за совет надежный, а я тут про глаза, да про теплоту. Тьфу, дурочка.

Не успела я ничего царю ответить: и остальные дружинники притомились, твари лесные по норам и пещерам разбредаться начали, да засыпать помаленьку. Хотела и я прилечь на подстилку еловую, которую на закате еще приготовила, да пришла ко мне Милавушка. Потупилась виновато, в пояс поклонилась и разрыдалась снова.

— Все-то я не так делаю, нянюшка. Ты уж прости меня, больше реветь и жаловаться не стану! Ты уж расскажи только, что там с царевной, змеем похищенной, приключилось?

Я девочку свою снова обняла, да на сердце сразу легче стало. Простила она меня, да может, и вправду все, что случилось сегодня, на пользу ей пойдет.

Огляделась я и заметила, что Кощей неподалеку лежит, у костра. Яга ему в избушку пойти предлагала, да он остался — сказал, слуг своих верных оставлять не желает. Отчего-то знала я, что не спит царь, и что слушать станет. Но все ж решила, что вреда от того большого нет.

— Ну слушай, Милава.

Прислонилась я к поваленному стволу, укуталась в тоненький платочек, хоть ночь стояла совсем теплая, и продолжила рассказ.

— Бродил купец по замку до рассвета, и с первым лучом солнца заметил дверь нужную: маленькую, да искусным узором украшенную. Отпер ее молодец, вошел в комнату просторную и пустую. последи которой ларец стоял из черного камня. Поднял купец крышку тяжелую и ахнул: сердце под ней лежало, златом и серебром переливалось, да билось, трепетало от боли: воткнуты были в него иголки, заколки, тонкие косточки да булавки, и кровоточило оно, но жить продолжало. «Змея Горыныча это сердце, не иначе!» — догадался купец, вытащил из ножен кинжал из металла невиданного, что даже камень прорубает, и вондил его в сердце по самую рукоять.

Разнесся по замку и пещерам, по полям и холмам Змеевым такой истошный крик, болью и горечью наполненный, что царевна тут же проснулась. Простоволосая, в рубахе, как со сна была, на крик бросилась, в комнату Горыныча вбежала и увидела, что он на полу каменном извивается, от боли когтями стены царапает, да дышит тяжело. Бросилась царевна к змею, кудри густые со лба откинула, но Горыныч руку ее отвел и с такой тоской в глазах золотистых взглянул на нее, что царевна обмерла от ужаса.