Книга Пленница Кощея, страница 31 – Полина Змееяд

Поглядела на все это Яга, да только плюнула.

— Пойдем, Ядвига, соберем мужикам ужин. А то они с палатками своими да делами с голоду в сон вековой впадут, — и меня за собой в избушку утащила.

Я хоть стряпать и не горазда, да все ж за ней пошла: хоть помогу чем-нибудь, да с Милавушкой, может, поговорить удастся.

Да только как ни старалась я, девочка моя отворачивалась, ничего-то мне больше рассказывать не хотела. Только когда за печью одни мы с ней остались, расплакалась сызнова, и на шею мне бросилась.

— Прости меня, нянюшка, обманула я, — всхлипнула, все крепче ко мне прижимаясь. — Да только страшно мне тут одной, и работой так утомляюсь, что и вздохнуть некогда. Забери меня, нянюшка!

А что я могу? По головке Милаву гладила, волосы золотые перебирала, но против слова Кощеева пойти не осмелюсь. Хоть горечь страшная стояла на сердце, поняла я сегодня — право царь Нави, надобно мне девочку свою оставить, чтобы сама она уму-разуму научилась.

— Не могу я, Милава, — прошептала, и слезы по щекам покатились от боли нестерпимой. — Приказал тебе Кощей учиться, значит, так и надобно.

— Злодей он, и в подчинение мы ему не нанимались! Сам нас в свой замок привел, пленил, работой вот заморить хочет…

— Тише! — я испугалась, речи такие услышав. — Разве же хоть что-то он сделал дурное? Из деревни нас выгнали. Кабы не он, может, и пропали бы мы в лесу? Поучись еще хоть маленько: глядишь, сумеешь ковры ткать, а работа, что легко дается, всегда в радость.

Всхлипнула Милава, оттолкнула меня и из избы вон выбежала. Я за ней подалась, да в этот раз Яга меня удержала.

— Пусть поплачет. Глядишь, со слезами глупость из головы выльется.

Я и послушалась. Хотелось ее утешить, да понимала я: ничем-то сейчас помочь не могу. Коли рядом с ней останусь, только хуже ей сделаю. Но отчего же на сердце так горько?

Когда в вечерней темноте уж только верхушки деревьев на синем небе и виднелись, развели дружинники на поляне большой костер. Кто-то уж успел дичи настрелять, стоял теперь запах мяса жареного над поляной.

Присмотрелась я и заметила, что больше нужного слуги Кощеевы не взяли, запасаться мясом не стали, зверье лесное понапрасну не изводили: столько принесли, сколько для ужина надобно. Подали Милава с Ягой хлеб, я тоже посуетилась, кому чарочку, да долго мне в тени прятаться не дали. Прознав, что сам царь в лес выехал, сошлись к избушке Яги твари разные, лесные. Всех я не видела, да тут и птицы вещие, и полуденницы с полуночницами, и водяницы, и перевертыши, и кого еще только не было.

Птицы запели, водяной тут как тут показался, да с дарами — бочки большие прикатил, а в них — вина заморские. И началось веселье, какого я давно уж не видала. Смех стоял над поляной, потом и в пляс все пустились. И я от забавы не стала — вбежала в хоровод, да закружилась вокруг костра. И так хорошо, так легко мне тут было, что казалось, ради одного мига этого можно было на свете прожить.

Долго, верно, плясала я, и смеялась, и пела: уж и Луна до середины неба добралась. Притомившись, из хоровода шумного кое-как со смехом вырвалась, да отошла к костру. Упала на траву и расхохоталась весело — так уж хорошо мне сегодня было. И только глаза открыв, заметила, что Кощей рядом сидит, да на меня весело поглядывает.