Книга Пленница Кощея, страница 28 – Полина Змееяд

Грустно мне вдруг стало от мыслей таких: подумалось, что за столько лет жизни Кощей уж и радоваться, и горевать, и любить по-настоящему, наверное разучился. Все-то за долгие годы он мог узнать и повидать, всего ему в замке довольно, ни яствами его не удивить, ни богатствами, ни тайнами дальних стран. Даже Милавушкина красота его не тронула. Видать, сердце за множество столетий совсем очерствело.

Заметил мою печаль Кощей и замолчал. Я же встрепенулась и улыбнулась. Нечего тоску нагонять. Разве царь Нави что-то мне дурное сделал? Нет ведь, и слова грубого не сказал с самой первой встречи, всегда вежлив был, или хотя бы не груб.

Так, то за разговором, то за мыслями своими, добрались мы до просторной поляны. Стояла тут избушка, в точности такая, о каких в старинных сказках сказывают: сруб деревянный, крыша соломенная, да две ноги куриные — толстые, смешные. Увидела я избушку, да расхохоталась. Да только как вышла на порог Яга в кафтане своем иноземном, сурово на меня взглянула, тростью стукнула, так и не до смеха мне стало.

— Здравствуй, царь Кощей, — в пояс она Бессмертному поклонилась, потом на меня еще раз взглянула. — И тебе не хворать, Ядвига Еремеевна. С чем пожаловали?

Кощей спешился, и я на землю спустилась. Ноги после долгой дороги размяла, потянулась, вдохнула запах дивный — влажной хвои и доброй земли, да хорошо так стало, будто домой вернулась, в родную полянскую деревеньку.

— Как и обещал, приехал я, чтобы спор твой со змеем разрешить, — ответил Кощей. — Ядвига поможет мне.

— Да чем эта дуреха тебе помочь сможет? Ее саму еще уму-разуму учить и учить, — Яга фыркнула надменно, да все ж видела я любопытство в ее глазах ореховых. — Девку свою, Милаву Ильиничну, так разбаловала, что так и за работу не сразу принялась.

— Как так не сразу? — удивилась я и оглянулась, невольно девоньку свою разыскивая. — Всегда ведь покладистая девица была.

— Покладистая, — засмеялась Яга хрипло. — До тех пор, пока все выходит по ее воле. Милава, поди сюда!

Ноги избушки смешной подогнулись, крыльцо к земле приближая. Выбежала из нее Милавушка в черном платье, да с косой под красный платок собранной, ко мне бросилась. Я ее обняла, да слышу — всхлипывает она громко и жалобно.

— Забери меня отсюда, нянюшка! — запричитала, и голос ее дрожал, как осенний лист на ветру. — Руки я все в кровь об веретено истерла, трое башмаков по лесам износила, глаза до слез утомила. Искала я в чаще невиданные цветы для узоров, выбеливала нити тонкие, до ночи выводила на них узоры яркие, да все одно — некрасиво выходит, да ни капли волшебства в моей работе нет!

Сказала и снова слезами залилась. Тут уж от моего страха и следа не осталось: грозно посмотрела я сначала на Ягу, потом на Кощея.

— Что ж это вы с моей девонькой сделали?! — заговорила громко, да не крикливо. — За что же ей такое наказание? Коли обязательно надобно мучиться, чтобы волшебные эти ковры ткать, так и не их в омут, ковры эти! Разве же стоит это искусство стольких слез?!

Яга не смутилась вовсе от слов моих неласковых. Рассмеялась, рукой махнула и на Кощея посмотрела: ты, мол, девиц пощадил, вот и решай, что с ними делать. Взглянул Кощей на нас грозно, да так, что Милавушка в руках моих замерла.

— Вернись в дом Яги, Милава, и учебу продолжай, — тихо он приказ отдал, да по коже моей холод пробежал от силы, в словах простых заключенной.