Книга Пленница Кощея, страница 40 – Полина Змееяд

Тут только заметили нас голубки. Милава выхватила из рук Еремея иголку да за его спину отпрянула. Еремей же тоже меч наготове держал — и где взял только, в нашей деревне отродясь такого оружия не водилось?

— Стойте! — крикнула Милава и иглу над головой подняла. — Коли подойдете — переломлю!

Я от страха не только замерла, но и сдалась, как мышка полевая, опасность почуявшая. Да и Кощей шагу вперед больше не сделал. Однако же и не испугался: руки на груди скрестил, насмешливо Милаву с Еремеем оглядел, да в глазах такая злость стояла, что казалось, все живое в камень может обратить.

— Вот, значит, как, — заговорил Кощей, голос его был прям и холоден, как лезвие меча. — Жизнь тебе тут сохранили, кормили-поили, обучали редкому ремеслу, и вот как ты меня благодаришь. Верни-ка иглу в сундук, коли хочешь, чтобы все руки-ноги у тебя на месте остались.

Я от страха похолодела, и сама не знаю, чего испугалась больше: того, что Милава пострадает, или все ж того, что не выдержит и иголку переломит? Как подумала, что с Кощеем что-то случится может, чуть чувств не лишилась от ужаса, но себя одернула. Не время и не место сопли распускать, вдруг моя помощь понадобится?

— Доброта твоя для меня хуже смерти! — выкрикнула Милава, иголку по-прежнему крепко в руках сжимая. И как она может так говорить, девка бесстыжая! Разве тому я ее учила? Разве для этого сказки рассказывала.

— Не пойдет она за тебя замуж! — вдруг молвил Еремей.

Мы с Кощеем переглянулись и на него уставились.

— Кто не пойдет? — спросил царь, от удивления аж грозность в голое растерял.

— Милава! — Еремей меч поднял и собой Милаву закрыл.

— Да с чего ты взял, что я к ней в женихи набиваюсь? — рассмеялся Кощей.

Еремей растерялся, Милава фыркнула то ли недоверчиво, то ли будто обиделась. А я на землю поглядела и только сейчас заметила, что корни дуба огромного, змеями извиваясь, подбираются к ногам Милавы. Защитник же ее стоит, уж чуть не по лодыжку в камень утопленный, будто сама земля острова его поглощает.

Сама я все то время, что они беседовали, мелкими шажочками к Милаве приближалась. То ли спасти ее хотела, то ли иглу отобрать — и сама еще не решила, но делать что-то ведь надо!

— А зачем же тогда… — Еремей на Милаву оглянулся, и в тот момент, как отвел он от Кощея взгляд, колдун взметнул вверх руку и провалился добрый молодец в камень по самую грудь, меч его о землю звякнул.

Милаву же корни дерева подхватили и вверх ногами подвесили. Заметила я, что вцепилась девчонка в иглу от страха, да так сильно, что поняла я — сломает! Бросилась я к Милаве, вцепилась в ее руки, а она пальцы сжала. Услышала я хруст, сердце мое удар пропустило, и так сильно я дернулась, что осталась игла в моих руках. Хотела отскочить, но девочка моя так жалобно глядела, что сердце кровью облилось.

— Неужто ты, нянюшка, меня бросишь, — говорит, и губки алые дрожат от слез подступающих. — Сломай иглу проклятую и спасешь нас всех, выберемся все вместе и горя знать не будем!

Опустила я взгляд на иглу, да заметила, что по ней трещинка тонкая бежит. Обернулась, а Кощей стоит, к камню привалившись, ладонь к груди приложил и дышит тяжело.

— Нянюшка, скорее! — крикнула Милава и слезами залилась.

Начали путы из корней ослабевать, Еремей уже одну руку из камня высвободил, меч схватил и лезвием к дереву потянулся, чтобы ударить посильнее и девку свою освободить. Я слова на Кощея глянула, он на меня смотрел — да такая тоска стояла в его глазах зеленых, что у меня слезы по щекам брызнули. Разве заслужил он такую боль, за что же мне его наказывать, за что убивать? Вспомнились руки сильные, и полет над лесом, и слова ласковые — «Скажи, чего хочешь, Ядвига, что угодно тебе подарю».