Книга Баллада о проклятой любви, страница 122 – Стефани Гарбер

– О нет, я не одеяло. – Она уперлась свободной рукой в стену и посмотрела в его затуманенные голубые глаза. Внутри нее все перевернулось. – Сначала мне нужно зашить рану.

Ей пришлось несколько раз дернуть руку, чтобы освободить запястье. Даже несмотря на ранение, Джекс оставался невероятно силен. След от его холодных пальцев горел на ее запястье, пока Эванджелина бежала в таверну.

За барной стойкой она нашла спиртное, а затем несколько тряпок, которые, как она отчаянно надеялась, сгодятся на первое время. Сначала она промоет его рану, а уже потом поищет иголку с ниткой.

– Ты зря тратишь время, Лисичка. – Джекс прислонился к дверному проему, держась за бок. – Мне всего лишь всадили нож в ребра.

– Полагаю, все заживет само по себе?

– Но твои раны ведь зажили.

– После того как ты их обработал.

Уголок его губ дернулся в улыбке.

– Я просто хотел снять с тебя одежду.

Эванджелина вспомнила, как его руки касались ее обнаженной кожи.

Она была почти уверена, что он шутит – или бредит. Он покачивался, едва держась на ногах, а взгляд никак не мог сфокусироваться.

Эванджелина не знала, как ей удалось подняться вместе с ним по лестнице. К счастью, в Лощине было бесконечное множество свободных комнат. Она помогла Джексу устроиться в ближайшей спальне, где пахло свежими сосновыми иголками. Полы здесь укрывали темно-зеленые ковры, а кровать, сделанная из толстого дерева, была заправлена белоснежными и хрустящими простынями. Как только Джекс упал на них, в очаге с новой силой разгорелся огонь.

К счастью, кровотечение прекратилось, но Джекс выглядел измученным. Прежде чем он прикрыл веки, Эванджелина увидела, что в глазах его проступили алые капилляры, напоминавшие тонкую паутинку, а голубой зрачок покраснел. Она даже задалась вопросом, спал ли он в последние несколько дней.

Переживать о Джексе казалось странным, но Эванджелина сомневалась, что кто-то еще беспокоился о нем, включая его самого. Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, пока он лежал на куче белоснежных одеял.

Эванджелина торопливо направилась за тазиком с водой.

По возвращении она увидела, что Джекс уже скинул сапоги на деревянный пол, но камзол и окровавленная накидка по-прежнему были на нем.

– Расскажешь, чем ты занимался? – спросила она.

– Я ведь уже сказал, – пробормотал он. – Я просто был самим собой. Другие тоже показали настоящие лица, и, как видишь, ничем хорошим это не кончилось.

– Где ты был?

– Перестань задавать такие сложные вопросы.

Джекс застонал и еще сильнее смежил веки, когда Эванджелина развязала накидку, чтобы добраться до раны. Она повесила одежду сушиться на стул, стоявший напротив очага. Накидка была мокрой от снега и, возможно, от крови, хотя ткань была слишком темной, чтобы разглядеть, есть ли на ней пятна. Затем она разрезала камзол Джекса нежного голубовато-серого оттенка, за исключением участков возле ребер, окрашенных в красный.

Грудь его медленно поднималась и опускалась.

Эванджелина осторожно сняла с него камзол, стараясь не задеть пальцами обнаженную кожу. И все же она затаила дыхание, когда начала протирать рваную кровоточащую рану на его ребрах.

Она понимала, что ее придется зашить. Или…

Эванджелина внезапно замерла, наблюдая, как кожа Джекса срастается прямо у нее на глазах. Края раны все еще выглядели воспаленными и могли разойтись от малейшего прикосновения, но она уже начала заживать. А значит, Джекс не умрет от кровопотери.