Книга Баллада о проклятой любви, страница 58 – Стефани Гарбер

– Прошу нас простить, Ваше Высочество, но Тиберия навещать запрещено.

– Тогда не сообщайте никому, что я к нему приходила, – сказала Эванджелина и, не дожидаясь возражений, устремилась вверх по лестнице.

Не успела она встать на первую ступень, как в голове раздался голос Джекса: «Это худшая из твоих идей, Лисичка». Он звучал так четко и ясно, что Эванджелина даже остановилась оглядеться по сторонам. Но в Башне никого не было, кроме нее и стражников, закрывавших дверь, через которую она только что вошла.

Она подождала еще несколько мгновений на тот случай, если Джекс постучит или проскользнет в щель, прежде чем дверь закроется. Но он так и не появился, а его голос больше не звучал в ее сознании.

Эванджелина тряхнула головой и продолжила подниматься по лестнице, запрещая себе думать о Джексе. Вместо этого ее мысли перешли на Тиберия. Она знала, что он не сможет ей навредить, пока находится за решеткой. Эванджелина собиралась предложить ему свежего хлеба. Они бы немного поболтали. Она бы рассказала, что хочет спасти его брата, а он бы поведал, где спрятаны три оставшихся камня. И все бы наладилось на Великолепном Севере.

С этими мыслями Эванджелина преодолела несколько лестничных пролетов, но Тиберия так нигде и не увидела. Кругом вообще никого видно не было. Тюремные камеры, мимо которых она проходила, оставались пусты, и лишь изредка то тут, то там завывал ветер, проникавший в Башню через трещины в камне.

Тут Эванджелина заметила, как по ее сапогу ползет паук, быстро перебирая мохнатыми лапками. Она тихо вскрикнула и испуганно дернула ногой, едва не свалившись с лестницы.

– Она расправилась с королевской семьей, но боится несчастного паука, – раздался где-то рядом мужской голос, а потом тишину Башни рассек презрительный смешок.

Ее плечи напряглись, но она быстро вернула себе самообладание и уверенно шагнула вперед. В дальнем конце коридора она наконец увидела Тиберия Акадианского. Он продолжал смеяться над ней, и к лицу Эванджелины прилил жар. Даже став узником, он не утратил своей королевской стати. Он держал простую чашу с водой так, словно это был кубок с вином.

– Я бы предложил тебе выпить, – протянул он, – но, к сожалению, еще не обзавелся ядом, чтобы добавить в напиток.

– Я думала, ты усвоил урок и больше не станешь травить людей.

– Но ты не человек. Ты – ключ, – сказал Тиберий, скривив губы, и подошел к решетке. – Что тебе нужно?

Эванджелина молча достала хлеб из корзинки и протянула ему.

Тиберий с подозрением посмотрел на него, но от внимания Эванджелины не укрылся голод в его взгляде. Она думала, что с любимым принцем будут обращаться более достойно. Но, к ее счастью, все обстояло иначе. На Великолепном Севере положение в обществе не имело никакого значения, а Протекторат, судя по всему, уже вовсе позабыл о нем. Неприятный сквозняк гулял по темной камере, а ее освещали лишь две дурно пахнувшие сальные свечи – единственный источник освещения.

Эванджелина отщипнула кусочек хлеба и, положив в рот, начала неторопливо жевать.

– Видишь, не отравлен. Я тебе не враг, Тиберий. На самом деле я пришла сообщить хорошую новость. Твой брат, Аполлон, жив.

Услышав это, Тиберий на мгновение замер, а потом усмехнулся:

– Ты лжешь.

– Ты пытался убить меня, дважды, – напомнила ему Эванджелина. – Неужели ты думаешь, что я проделала весь этот путь, только чтобы обмануть тебя? Аполлон жив, честное слово. – Она замолчала, позволяя словам повиснуть в воздухе. Презрительная маска, которую Тиберий нацепил на лицо, сползла настолько, что Эванджелина поняла: он все же ей поверил, хотя весь его вид говорил о том, что ему не хотелось этого делать. Но Эванджелина на собственном горьком опыте убедилась, что разница между тем, что человек хотел чувствовать, и тем, что он чувствовал на самом деле, была существенной.