Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 15 – Хейзел Райли

Арес становится рядом, скрестив руки. Его ненависть к Кроносу так глубока, что он не может смотреть даже на статую, не скривившись в презрении.

— Знаю, о чём ты сейчас думаешь, — бормочет он. — Тебя это завораживает, верно?

— А разве не должно?

— Повернись. Сзади.

Я поворачиваюсь без вопросов. Левая стена поначалу показалась пустой — поэтому я её и проигнорировала. Но это не так. На стенах — в рамах — фотографии. Я подхожу, сердце стучит в горле. С цветной печати на меня смотрит Кронос — в глазах сумасшедший блеск. Рядом Рея — едва заметная улыбка, светлые волосы перекинуты на одно плечо, с открытого уха свисает бриллиант. Они стоят строго напротив соответствующих им статуй Кроноса и Реи из мифологии.

Дальше — знакомые лица ребят, с которыми я успела познакомиться. Напротив своей статуи — фото Хайдеса. Аполлон. Гермес. Афина. Афродита.

А потом — я.

Я замираю. Закрываю глаза и снова открываю. Это я. На стене висит моя фотография — без рамки, меньше остальных. Будто они ждут «окончательный» вариант, одобренный мной. Та самая фотография, что у меня в документах и в досье Йеля.

— Какого чёрта это значит? — кричу я; голос гулко разносится по залу.

— Хейвен… — Хайдес пытается подойти.

Я отшатываюсь. И раню его. Мне всё равно, потому что сейчас ранена я. Сейчас моя очередь задавать вопросы и злиться. — Вы знали? Ты знал, Хайдес?

Он качает головой. За его спиной Гермес и Аполлон осторожно двигаются ко мне — помочь брату.

— Мы сюда не заходим. Кронос с Реей запрещают. Твою фотографию мы не видели. До сегодняшнего дня, — объясняет Хайдес. — Мы не знали, что отец хочет тебя настолько.

Я не в силах даже обернуться на фото. Всё такое жуткое, что мне становится страшно от каждого человека в комнате.

— Должно быть, ты им очень нужна, — бормочет Лиам, погружённый в мысли. — На твоём месте я бы согласился. Ну, платят-то они хорошо, да?

— Какого хрена ты несёшь? — взрывается Хайдес, а потом поворачивается к Аресу: — Это и была твоя «отличная идея» — притащить его сюда?

Арес тоже недоволен сказанным Лиамом.

— Предлагаю не учитывать ни одного слова, что выходит у него изо рта.

Афродита встаёт между ними, но её голубые глаза прикованы ко мне. Она дарит мне мягкую улыбку:

— Хейвен, пойдём отсюда? Ты даже не позавтракала. Хочешь со мной?

Это звучит, как песня сирены — та самая доброта, которой почти физически больно сказать «нет». Но я всё ещё в ярости.

— Нет, спасибо. Я слишком занята тем, что любуюсь своей фотографией в зале одного греческого богатея-мегаломана, который хочет стать моим папочкой.

Она приоткрывает рот, но слов нет. Потому что я права. За последние двадцать четыре часа я чуть не избила кулаками парня, которого люблю; узнала, что его отец хочет меня «усыновить» и переименовать в Артемиду; выяснила, что отец по уши в долгах; и вот теперь — моё фото в его зале нарциссизма.

Афина проталкивается сквозь толпу; её длинные прямые волосы взлетают во все стороны. Ничего не объясняя, она проходит мимо меня, срывает мою фотографию со стены, рвёт и бросает клочки к моим ногам.

— Теперь довольна? Фотографии больше нет. Твоя бедная растревоженная душа обрела покой?

Мы уставились друг на друга. Она тяжело дышит. У меня глаза распахнуты.

— Это вторая улика, что мы — «здоровая» часть семьи, — вставляет Арес.