Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 297 – Хейзел Райли

Минотавр играет самого себя.

Рея — Ариадна.

Мой отец —… Тезей.

Следовательно, Рея всегда говорит правду. Минотавр то врёт, то говорит правду. А мой отец… врёт всегда.

Вот почему Минотавр — одновременно верный и неверный выбор. Он может защитить меня внутри лабиринта, но не знает дороги. Если я наткнусь на Кроноса, бык меня прикроет. Это единственный плюс, который мне здесь отпущен.

Но почему Рея должна мне помогать? Она же на стороне Кроноса, нет?

— Вижу, разобралась, — возвращает меня к реальности Рея. Смотрит с гордой улыбкой. Толку с её гордости сейчас… ноль.

— Нам надо идти, Хейвен, — Минотавр едва касается моего локтя и тут же отдёргивает руку. — Это ещё и гонка с Кроносом. У тебя гонка со временем — во всех смыслах.

— Но, если ты не знаешь дороги, какого чёрта мы вообще выберемся?

— Вспомни миф, — повторяет он.

Замираю. Значит, я всё ещё что-то упускаю? Если снова думать о мифе, значит, лазейка спрятана между строк?

Дедал и его сын Икар построили лабиринт. И сами в нём оказались заперты. Чтобы выбраться, им оставался единственный путь — по воздуху. Они взлетели над лабиринтом. Может, в этом и решение? Было бы — если бы я умела летать.

Осматриваю зелёные стены тропинок. Живые изгороди взмывают в высоту. Мне их не одолеть. Я не настолько атлетична. Сложение — хрупкое. Лезть — это руки и ноги. И всё же… когда Хайдес и Аполлон тренировали меня, они гоняли и корпус — не только учили драться.

Я ощущаю взгляд Минотавра у себя на коже.

— Если ты знаешь решение, почему просто не скажешь его мне? — допрашиваю.

— Потому что здесь всё снимают. И если ты выйдешь первой, Кронос поймёт, что мы жульничали. Ты проиграешь, а меня убьют. Таковы условия.

Теперь вопрос другой. Гораздо важнее:

— То есть ты по умолчанию считаешь, что я не из тех, кого ты хотела бы видеть мёртвым.

— По умолчанию я считаю, что ты — из тех, кто ценит чужую жизнь и не станет никого приносить в жертву, — поправляет он. — Хотя да, возможно, ты дорожишь мной достаточно, чтобы желать мне жить.

Это может быть… Дионис? В конце концов, он помогал Ньюту. И да, он как раз из тех, кому я не до конца доверяю.

Отец сидит на земле, прислонившись спиной к изгороди. Сжимает лицо ладонями и смотрит в пустоту. Его отчаяние отвлекает — заставляет думать, что я уже официально проиграла. Это не помогает. И его нулевая вера в мой выбор бесит. Рея, наоборот, следит, затаив дыхание — вовлечённо, с эмоцией.

Снова смотрю на изгороди.

Перематываю миф в голове. Сцена за сценой. От строительства лабиринта до того, как Ариадна остаётся на Наксосе и встречает Диониса.

Тезей использовал нить. Красную нить из клубка.

Изгороди этого лабиринта буквально разорваны красными цветами.

Это не может быть случайностью. Но чем они помогут?

И тут вспоминаю слова Ньюта в коме. Среди них было «цветы». Все решили, что речь о лотосах — версию подкрепляло то, что он держал лотос в сжатом кулаке.

Тогда я сказала своё: для меня это «цветы» не про лотосы, которыми нам путали память в приюте. Для меня — про другое.

А если это красные «цветы» в изгородях?

Прищуриваюсь, пытаясь их сфокусировать. Мало. Подхожу к стене слева и рассматриваю внимательнее. Не знаю, какие это цветы, но, оказавшись вплотную, понимаю: они не одного оттенка.

Разница тончайшая, но значимая. Доминирует одна, более тёмная гамма красного, но среди неё — другой, чуть более светлый оттенок, который издалека сливался с фоном.