Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 53 – Хейзел Райли

— Хочешь услышать забавную вещь, Хейвен? — произносит Хайдес, выходя так, чтобы я его видела. — Ты всё время говоришь о том, как я смотрел на ту девушку, ту, что отец назвал «Персефоной». Но ни разу не заметила, как сама улыбаешься Аресу.

— Что ты… — начинаю.

— Это больнее, — перебивает он. — Потому что я пытаюсь вернуть себе память о подруге из самого тёмного времени моей жизни. А ты улыбаешься идиоту, которому важно лишь сеять хаос.

— Хайдес, ты не можешь всерьёз…

Он не даёт мне договорить и уходит, повернувшись спиной.

Я валюсь на пол, занимая ту же позу, в какой недавно лежал Арес. Уставившись в потолок, раскидываю руки, стараясь найти удобство. Не знаю, сколько проходит времени. Телефона при мне нет, но я помню, что, когда подняла глаза к окнам, солнце стояло в зените. А потом — будто кто-то вырезал кусок плёнки. Пропуск на целый час. Мысли вязнут, снаружи сгущаются тучи, скрывая солнце.

Наверное, я уснула. В конце концов, усталость тела взяла верх: без неё мысли разорвали бы меня изнутри, и я не сомкнула бы глаз.

Я переворачиваюсь на бок, спина ломит. Тяну руку — и задеваю что-то, что звякает. Поднимаюсь на локте.

Рядом стоит поднос. На нём — белая прямоугольная тарелка. Судя по слипшейся в комок пасте, спагетти тут уже давно. Зато бутылка воды ещё прохладная. И под тарелкой зажат листочек.

Me synchoreís. Aplós fovámai min se cháso.

Hades

(«Прости. Я просто боюсь потерять тебя» по-гречески.)

Часть сердца тут же успокаивается: он дал о себе знать, значит, не сердится. Но тут же в голову закрадывается вопрос — какого чёрта он написал это не по-английски? Похоже, мне правда стоит учить греческий. Что-нибудь полезное, а не только фразы, как просить Хайдеса раздеться.

Вздыхаю и беру вилку, аккуратно завернутую в белую салфетку. Втыкаю её в холодный комок и наматываю длинную прядь пасты. Стоит макаронам коснуться языка, понимаю, насколько голодна. Начинаю есть жадно, забыв о том, как слиплись спагетти.

Я почти опустошила тарелку, когда до меня доходит новый звук. Я замираю, прислушиваюсь. Скрипка. Или виолончель. Недалеко. Мелодия затягивает, как пение сирены.

Осушив половину бутылки, бросаю всё и выхожу в коридор. Осторожно иду к гостиной, откуда можно пройти в спортзал. Там сбоку дверь приоткрыта.

За ней — пустая комната с паркетом и росписями на стенах, на которые я даже не смотрю. Потому что есть нечто важнее.

Комната не пуста. В углу стоит Кронос, глаза закрыты, и играет на скрипке. Смычок скользит по струнам. Я никогда не любила классику, но это… одно из самых прекрасных звучаний, что я слышала. В каждой ноте — боль. И вместе с ней — надежда, что она однажды утихнет.

Я уже готова заговорить, сама не знаю зачем, когда замечаю ещё одну деталь. Неподалёку — круглый деревянный столик. На нём один стакан воды, наполненный наполовину. Полон или пуст — как посмотреть.

Мелодия подходит к концу, и я это чувствую, даже не будучи знатоком. Звуки становятся мягче, легче… и вот смолкают. Но эхо держится на стенах, словно сама комната не хочет отпускать эту красоту.

— Я сам написал этот фрагмент, — говорит Кронос. — Лет пятнадцать назад. «I balánta tis Ártemis». Баллада Артемиды. — Он открывает глаза и улыбается. Он знал, что я здесь.

У меня вспотели ладони. Я тут же жалею, что осталась. — Она… красивая, — слова вырываются сами, я не успеваю их удержать.