Книга Кровь песков, страница 91 – С. К. Грейсон

Выставил руки, сжал кулаки — и разорвал. Прорезал неподвижность воздуха.

Раскат грома. Вспышка за закрытыми веками.

Я и не заметил, как зажмурился: глаза распахнулись в тот миг, когда первые капли упали. Забрякали по маске и тут же ушли в сухой песок. Через мгновения из обожжённой земли выстрелили нежные зелёные нитки — ожили мёртвые корни, встрепенулись от перекройки вселенной.

А я застыл. Сила всё ещё текла сквозь меня; моё «я» запуталось в волокнах разорванной ткани. В черепе — не голоса, а один длинный, нескончаемый визг. Бесполезно сопротивляться.

Я закричал вместе с ними, задрав голову в небо, скованный теми же бурями, что брали меня в детстве. Будь при мне нож — вонзил бы в бедро, чтобы зацепиться за боль, — но у меня не было ничего.

Ноги сдали, я рухнул на колени, повалился. Ладони врезались в грунт — и мир щёлкнул, стал на место. Визг пропал, дождь ещё шуршал. Но былая дурь отпустила.

Я посмотрел вниз — и дёрнулся. Левая ладонь легла на Кирино предплечье. Кожа — горячая, мягкая. Как тогда, когда я сжал ей горло, сила и теперь метнулась в точку соприкосновения и затаилась — не дыша.

Я сидел, пока не пришёл в себя. Дождь промочил капюшон до волос — я выдернул руки: вспомнил, зачем начал.

Осмотрелся: как собирать воду? Ни меха, ни чаши. Было лишь одно, не из ткани.

Я отвернулся от Киры и поднял пальцы к лицу. Медленно, ровно снял маску, повернул металлом к небу. В ней помещалось немного — вода начинала вытекать через глазницы и рот, — но хватало.

Снова и снова я подставлял маску под струйки и осушал их одним махом. Когда горло перестало быть наждаком, а губы — трескаться, замер.

Кире тоже нужно. И — противоядие.

Я развернулся на коленях к ней, напомнив себе: она не видит меня — без сознания. Переполз ближе и склонил маску над её ртом — капнул несколько капель. Язык высунулся и ловко слизнул их, хотя всё остальное для неё не существовало.

Кровь дождь смыл, но сыпь и сиплое дыхание остались. Ливень слабел — даже вызванная буря коротка, как сезонные.

Поторопился. Ещё раз наполнил маску, сколько влезло. Поставил её рядом, присматриваясь к тем росткам, что я ощутил под ладонями минуту назад.

Есть. Адениум — редкие цветы пустыни. Сорвал лепестки, растёр между пальцами, сбросил в воду.

Яд гадюк рушит в крови то, что её свёртывает. Лепестки адениума возвращают это.

Стараясь не дрожать, влил цветочную кашицу Киру между губ. Глотка дёрнулась; ей было трудно, но жажда помогла — она проглотила. Язык слизнул остатки с кровавых губ.

По уму — съесть весь цветок. Но в таком состоянии я её не заставлю. Пусть будет так. Через пару часов пойму — подействовало или нет. Сейчас — снова на спину и вперёд.

Солнце уже клонилось к горам — теперь их было видно далеко впереди — когда Кира шевельнулась у меня на плечах. Первый признак жизни, кроме поверхностного дыхания и редкого кашля.

Я остановился и опустил её на песок. Что-то сжато-жёсткое внутри меня разжалось, когда я увидел: кровь из носа и рта больше не течёт. Адениум сработал. Она выживет — а значит, пора расходиться. Я спас её от чужой подлости ради своего имени, но она всё ещё соперник.

Я постоял, глядя на неё. Может, до Келвадана она и не дойдёт. Но если у меня был какой-то долг за собственную шкуру (я таких счетов не люблю), он погашен. Она снова может быть просто врагом, как бы ни тянула мою магию.