Книга Четверть часа на супружеский долг, страница 39 – Мария Берестова

«Либо я верю ей, — глядя на сосны за окном, подумал он, — либо проведу всю жизнь в сомнениях и подозрениях».

Он вздрогнул, представив себе эту жизнь — ежечасно отравляемую злыми фантазиями и страхами.

«Если я подозреваю её, значит, война продолжается, — развил свою мысль он. — И продолжаю её я».

Этот аргумент стал решающим.

Он не хотел быть тем, кто продолжит войну. Он хотел быть тем, на ком она закончится.

Выбросив из головы подозрения, он повернулся к Диэри и завёл разговор об истории Вера-Несса.

С яркой улыбкой, полной облегчения, она подхватила нить беседы.

И день понёсся вперёд, подчинённый ритму колес. Они говорили об истории, о поэзии, о мелочах — и с каждым часом неловкость таяла, как иней на солнце. К тому моменту, как карета остановилась у постоялого двора в следующем городке, Атьен ловил себя на мысли, что просто разговаривает с женщиной, которая ему интересна, и ему хочется продолжать говорить с нею снова и снова. Её острый ум и тонкие замечания совершенно очаровали его.

Поужинали они снова втроём. Хотя остальной отряд продолжал бросать на их стол мрачные и недовольные взгляды — в этот раз колких разговоров не велось. Поступок и слова Брендана заставили каждого задуматься.

Старший просто не хотел продолжать конфликт: он видел в своей жизни слишком много ненависти и устал от неё. Командир просчитывал в голове варианты, как чужеземная принцесса в роли княгини может изменить политический расклад, — ему не нравились эти расчёты, но он не готов был обсуждать их. Его заместитель молчал, потому что его, по совести сказать, давно уже не волновало вообще ничего, и он жил как-то по инерции, цепляясь за друга.

Самые смутьяны — одноглазый и нервный шатен — тоже в этот раз были тихи, осмысляя идею «это не нам навязали проклятую девчонку — это мы хитростью вырвали у короля этот трофей, чтобы использовать в своих целях». Ненависть их к ниийскому королю была велика, и мысль о том, что они в чём-то обставили его, доставляла им больше удовлетворения, чем попытки задеть Диэри.

Они не приняли её — но и перестали сопротивляться факту её присутствия. Расклад изменился, и они пока не знали, что с ним делать.

Атьен полагал это успехом — но гораздо больше его обрадовал тот факт, что Брендан снова шутил и смеялся. Он не видел друга таким с войны, и уже боялся, что жизнь никогда не вернётся в его черты. Однако за ужином, когда он перешучивался с Диэри, в его голосе звучали старые довоенные интонации — как будто сквозь пепел пробивались молодые ростки. Как будто и брат, и Ньеса всё ещё были с ними…

В душе Атьена расцветала благодарность к девушке, благодаря появлению которой произошли эти перемены. Он понимал, конечно, что Брендан скорее лишь изображает лёгкость, чтобы поддержать Диэри, но всё же надеялся, что это станет первым шагом к его настоящему возрождению.

Вечером, проводив её до её комнаты, он сказал:

— Вот видите, вы уже что-то меняете в нас.

Она смущённо зарделась. В обращённом к нему взгляде горели благодарность и радость, и взгляд этот так глубоко проник в его душу, что ему незамедлительно захотелось её поцеловать.

Он замер, борясь с этим желанием. Меньше всего на свете ему хотелось теперь всё испортить — он уже понимал, что ему недостаточно того, чтобы Диэри стала его союзницей. Он хотел теперь, чтобы она стала его женой — настоящей женой, возлюбленной и любящей.