Онлайн книга «Откупное дитя»
|
И всё равно я крадусь обратно по лестнице, выглядываю за створки дверей, но никто не бежит к башне ни с птичьего двора, ни от забора. Прижимаю кувшин к груди. Он тёплый почему-то и будто дышит, а ещё тяжёлый и тянет руки куда сильнее, чем можно было думать. Чертыхаясь и баюкая кувшин в руках, я прохожу мимо сараев. Толстый гусь взбрыкивает лапой, поднимает бошку, глядит на меня осоловело и роняет её обратно. В башне у ворот горит волховской огонь, а рядом с ним стоит кто-то, смотрит за округой, но не замечает, как калитка приоткрывается, а потом закрывается снова. Я подтягиваю кувшин повыше и шагаю по дороге вниз, а потом карабкаюсь по склону как раз туда, откуда меня спихнул, клюнув в спину, грач. Он сидит на бревне, нетерпеливо переступая лапами, и снимается с него, только меня завидев. Гаркает жадно: — Дай сюда! Я обнимаю кувшин двумя руками и прижимаю к нему крышку. — Нет! — Голос дрожит. — Скажи мне сперва, благодать, она… это поможет? Она смоет всё то, что я забрала? И рожу, и пузо, и визгливый голос, и… — Дай сюда! — Тьфу! Пшёл, отвечай сперва! Ты не мессир, тебя я не боюсь. Скажи правду! Грач пушится и говорит недовольно: — Благодать очистит. Немного. — Немного?! — Чего ты хочешь от меня, глупая? Что взяла — всё твоё! Но если тронешь благодать, Отец Волхвов не станет тебя взвешивать. Живая останешься! Что за дурь тебе в голову взбрела? Я перехватываю кувшин, сажусь на землю и вдруг и правда чувствую себя очень глупой. Я и так порочная дальше некуда, а теперь ещё и украла благодать у волхвов. Да во всех землях нет теперь никого хуже меня! — Там было зеркало, — слабо говорю я. — И в нём, и в нём… Но грач не слушает. Ему всё равно на меня и мои страхи, как было всё равно с самого начала. Ему и важна во всём этом — лишь благодать, и весь этот кувшин не мне, а ему. Грач подскакивает к кувшину, клюёт меня в руку, ловко отбрасывает в сторону крышку. Вспрыгивает на край кувшина, засовывает в него голову и пьёт. Благодать сияет чарующим огнём и убывает толчкам. Птичье тело содрогается с каждым глотком, будто светящаяся жидкость жжёт его и травит. Глоток, глоток, глоток, — вот уже благодати только до середины кувшина. Грач ныряет в него целиком, только и видно, что цепкие лапы и чёрный хвост. Глоток, глоток, глоток. Грач вываливается из кувшина и падает на спину, обессиленный и почерневший от горечи. Я смотрю то на него, то на опустевший кувшин. Смотрю вяло, ничего особенно не чувствуя. И спрашиваю безразлично: — Не получилось? Грач накрывает голову крыльями и издаёт сдавленный хриплый стон. ✾ ✾ ✾ — Когда-то я был, как ты, — печально говорит грач. — Сын ведуна, ученик волхвов. А потом сделал глупость, и Отец прогневался. — Ведун? — Отец Волхвов. Он взвесил меня на ладони и сказал, что дурного во мне больше, чем хорошего, и за это я стану жить птицей, пока не обрету благодать. Я снова опускаю взгляд в кувшин. В нём осталась на дне одна сияющая капля. Благодать ушла, сгинула в чёрном птичьем теле, как только поместилась вся, — но грач остался грачом. — Ты допей, — говорю я с неожиданной жалостью. — Может, тебе этой одной капли и не хватило. Грач горько каркает. — Это тебе капля. Макни палец, коснись лба, я научу, какие слова сказать. Так человеком станешь. — Человеком? — В том, чтобы ведать, нет благодати. Кого не коснулась благодать, тот видит силы, прячется в тенях и ещё умеет… всякое. А как коснёшься, станешь человеком, пойдёшь куда-нибудь… Ты же этого и хотела, Нейчутка? |