Книга Откупное дитя, страница 21 – Юля Тихая

Потому, хотя все знают, что славить надобно волхвов, к ним идти за советом, у них спрашивать, как будет должно и как хорошо, — о волхвах много говорят вслух, громко, так, чтобы сами волхвы и слышали.

А шёпотом рассказывают другое. Что волхвам людское чуждо, и во всяком человечьем горе видят они человечью вину; и если ты и не виноват вроде как, но, может быть, виноват, то зови ведуна или ведьму. Эти пусть и дурные, но умеют всё то же, то и волхвы. Отведут беду, пригласят в поле дождь, упокоят нечистых и попросят за это всего лишь денег, а не погробного покаяния. Так говорят, — и, видит Отец Волхвов, в этом говорят правду.

О чём сказать забывают, так это о том, что всякая умелая ведьма была когда-то не такой уж умелой.

✾ ✾ ✾

Девчонка плачет горестно, шумно, и носом хлюпает громко, некрасиво. Слёзы по щекам размазывает, утирает подолом, задыхается, заикается, хватает ртом воздух. Сама рябая, с корявой косой, босоногая. Сидит на чурбане под окном и ревёт, как будто другого для неё нет дела.

За домом шаги, и девчонка втягивает голову в плечи. Хозяйка — крепкая приземистая женщина с квадратным подбородком, которая носит пару густых, в руку толщиной, кос, — останавливается над ней и упирает руки в боки.

— Не нашлааа… — ноет девочка.

— Сложно найти, если и не ищешь!

— Я искала! Я везде посмотрела! В подполе, на чердаке, у птиц, и…

— Что моему зеркалу у птиц делать? Перед петухами красоваться?

— Да я везде уже глядела! Оно же… ну прямо… здесь и было, а теперь…

Женщина хлещет девочку полотенцем и ругается. Зеркало, даже плохонькое, дорогая штука: их покупают обычно в городе или на больших торгах и хранят бережно.

Потерять зеркало — большой проступок. Но мне, честно сказать, скорее радостно, что здесь зеркало потеряли. Я теперь знаю, что только в отражениях показываюсь со всем тем, что я забрала, и не хочу, чтобы эти добрые люди случайно заметили то моё обличье.

Но девчонку всё-таки жалко. А грач научил меня полезному колдовству на поиск утерянных вещей, которым можно было бы помочь…

— Даже не думай, — лениво говорит грач.

Я тяжко вздыхаю.

— Не дури, Нейчутка!

Он прав, конечно. Одно дело — быть в глазах людей рыжей, и совсем другое — проклятой. И я не дурю: сижу на лавке, как сидела, нюхаю ветер и жду, пока суровая хозяйка позовёт всех к столу.

Тогда, выбравшись из скита с украденным кувшином, я долго сидела над каплей благодати. Она блестела, точно русалочий жемчуг. За ней была обычная жизнь, простая, человечья, с человеческими страстями; без сил, без Отца Волхвов и почти без проклятия. Если бы мне предложил её кто сразу, у мёртвого дуба, я бы взяла, не раздумывая. Но за ночь и день и ночь после этого я успела подумать много разных мыслей.

Пусть даже стану я простым человеком, не боящимся Отца Волхвов, — что же с того? Я рыжая и чужая, а в руках у меня всё то, что я забрала. Мне нет места среди людей, нет и никогда не будет. Если зайду в посёлок, меня погонят из него вилами и хорошо, если не решат вешать или жечь. А жить в лесу совсем одна я не смогу, не сумею. Меня хватит только до первой зимы.

Выходит, прекрасная благодать для меня — всё равно, что отрава. И без неё моя жизнь будет — ничего простого, но ведь может же из неё что-то получиться?

— А ведьма, — спросила я жалобно, — из меня правда выйдет?