Книга Откупное дитя, страница 32 – Юля Тихая

Никакой злости во мне не хватает. Она разбивается о чужое упрямство и узколобие, разлетается осколками, и вместе с ней из глаз брызжут обидные, бессильные слёзы. Я, может, не хочу больше становиться дурнее и хуже! Я, может…

— Дело или пойдёте? — спрашивает мужик свысока.

Волосы мои сереют. Я прячу слёзы и сама себя ненавижу, но отвечаю всё-таки:

— Дело.

✾ ✾ ✾

— Ну, не реви, — увещевает грач и всё пытается заглянуть мне в лицо так и эдак, но я закрываюсь от него, отворачиваюсь. — Ты чего ревёшь? Людей будто не знаешь. Такие они, люди. Всегда такие, чего удивляться?

Я всхлипываю придушённо, а грач ругается по-птичьи.

— Это всё человечья природа. Им Отца Волхвов не бояться, вот они и различают дурное от хорошего так, как им самим нравится. По его мерке он, буду спорить, прав, и всё ради большого блага делает!

— Ха!

Я утираю лицо и сморкаюсь в сено.

— А ты не смейся, — надменно говорит грач. — Дурочка ты ещё, вот и не понимаешь. А люди — они всегда и есть люди, все одинаковые. На них благодать, потому они сил не видят и Отца Волхвов не слышат, и добро от зла различают по своему учению, как придётся. И ошибаются! А ошибки свои нам несут, ведунам.

— Но можно же… не соглашаться. Почему они соглашались? Другие ведуны, ведь были же другие ведуны, не могло не быть, за надцать-то лет!

— Были, — соглашается Чигирь. — Там, у мастерской, соль кто-то сыпал, и не абы как, а по уму. У колодца колокольчик, а у мужика этого на крыльце два напёрстка на проволоке, чтобы с духами разговаривать. Были тут ведуны.

— И они соглашались?! Вот так, уйти, не похоронив — соглашались?!

— А чего им не согласиться?

Я так глаза вытаращиваю, что они мгновенно высыхают от слёз. Лицо только немножко щиплет, и в волосах сено.

— Чего им не согласиться? — повторяет Чигирь, будто издеваясь. — Ты же тоже согласилась, тебе и денег за это дадут. Видишь, Нейчутка, какое тут дело…

Грач смотрит куда-то в сторону, как будто, хотя говорит он всё деловито и со снисхождением, ему самому это тоже не больно-то нравится.

— Чего желать, что отдать за своё желание, что на что променять да что сколько стоит — это всё людские дела, людям и решать. Не ведуну, понимаешь? Людям. Им потом с этим и жить.

— Но это же глупость!..

— Глупость, — соглашается Чигирь. — Люди вообще не больно-то умны, на себя посмотри. В том и смысл! Это нас Отец Волхвов взвешивает, а людей — сама жизнь, и всё по их выборам. Если люди придумали, что хотят вот этого и по такой цене, дело ведуна — сделать, как его попросили. А понравится им результат или не очень, то уже о другом. Или, думаешь, ведьмам нравится варить привороты?

Я молчу. Чигирь вроде как объясняет, а звучит — будто отчитывает. Я хоть и привыкла уже вроде, а всё равно обижаюсь, когда он на меня ругается.

— Привороты — дурное дело, — продолжает грач наставительно. — Любить должно сердце, а не пружина из силы в желудке. Волхвы не станут таким заниматься. А ведьма станет, но не потому, что ведьма дурная, а потому, что её попросили. Кто попросил, кто заплатил, кто влил любимому в кружку отравы, того и грех. Или что же, если один человек в другого ножик воткнул насмерть, это тоже ножика вина? Что с ножиком делать, то человечье дело. И чего у сил просить — тоже.

Пожимаю плечами, а Чигирь говорит с нажимом: