Книга Половина пути, страница 155 – Юля Тихая

— Девяносто девять процентов.

— Почему не сто?

Хадлем развёл своими длинными руками:

— Я не Благой.

Брент хмуро уставился на печать. Настоящая. А ведь на счастливые несколько дней Брент почти убедил себя, что печать окажется подделкой, и его терзания завершатся куда проще.

— Закурю?

— Конечно.

Курил Хадлем тоже обстоятельно: из другого запертого ящика вынул трубку и металлическую коробочку, размял табак деревянной лопаткой, с бумаги всыпал в чашу, притоптал. Раскуривал медленно, медитативно водя над табаком спичкой.

— Почему засомневался?

— Приказ странноватый.

— Вижу.

— Это ты ещё остальное не читал.

Хадлем усмехнулся и пыхнул трубкой, а Брент вдруг подумал, что быть Пауком ему подошло бы даже больше.

— Вляпался ты, дружище, — без малейшего сочувствия сказал старый знакомый. — Это я тебе без любых печатей скажу.

Брент молчал, а Комар, почувствовав благодарную аудиторию, картинно загнул крючковатый палец:

— Военным отчётам не место в приёмной канцелярии. Если писали тебе лично, со штампом «секретно» и печатью, то и доклад должны просить лично в руки, а лучше устно.

Брент кивнул. Эту мысль он сумел подумать и сам, хотя и не считал себя хоть сколько-то искусным в интригах. Положить такой отчёт в приёмной — верный способ дать кому не нужно сунуть в него длинный нос.

Хадлем тем временем загнул второй палец:

— Ни даты, ни подписи. На конверте не было?

— Пришло в простом цинковом тубусе. Опечатанном, но тоже без подписи.

— Тубус какой серии? В секретариатах на одиннадцатую полгода назад перешли, у них на дне углубление и по нижнему борту двойная линия.

— Веришь — не помню.

Хадлем цокнул языком. Поверил, конечно, поверить в человеческую глупость легко.

Тубус был самый простой, армейский, без наворотов, такие раздают отрядам направо и налево вместе с красными листами для срочных писем.

Комар тем временем деловито примял табак и прикурил снова, а затем загнул третий палец:

— Тёплый дворец.

— А с ним что не так?

— С ним всё так, только этой зимой король остался в Парадном.

— А секретариат там что?

— Ну в каком-то режиме работает. Хозяйственные дела, предметы искусства, опять же, на музейном хранении.

— Когда объявили?

— На публику? За неделю до начала зимы, может быть. Внутри знали раньше. Говорят, Его Величество так постановил сразу, как взяли Кальпетин.

Чуть подумав, Брент мог увидеть в этом решении логику. Парадный дворец стоял в самом центре Светлого Града, белокаменный и сверкающий, и с весны по осень был главной королевской резиденцией. На зиму королевская семья и приближенные обычно перебирались в предместье Лесное, в утопающий среди благородных голубых елей Тёплый дворец. Так было и в годы войны, но теперь король решил, видимо, «быть ближе к народу», а ещё наверняка собирался принимать иностранные делегации, которым не место в камерном Тёплом дворце.

Брент получил письмо на шестой день после подписания капитуляции, как раз тогда, когда работы на Вешеле были почти закончены. Со штурма Кальпетина прошло не меньше трёх недель. За это время неведомый отправитель, королевич, не узнал об изменении семейных планов на зиму?

Всё это было пустое. По-настоящему важный вопрос оставался один.

— Почерк. Хадлем, ты можешь узнать почерк?

Из порта Брент выходил с больной головой: Хадлем курил редкостно вонючий табак, да и бутылку вина — а вино было хорошее, полнотелое, насыщенное, — они вдвоём приговорили под пустую беседу, закусив только припылёнными орешками.