Книга Половина пути, страница 8 – Юля Тихая

Голос у неё был хрипловатый, как простуженный.

— Садитесь, отлично, — усмехнулся Брент.

Она пожала плечами:

— Я и так сижу.

Помолчали. Брент тоскливо подумал, что нет, к вот этому тягомотному безделью под мерный скрип колёс он так и не привык и не привыкнет, наверное, никогда.

— Хочешь попробовать?

— Что попробовать?

— Потыкать в пластину. Огневики говорят, это забавно.

В глубине глаз мелькнуло какое-то неясное выражение, но Ольша только покачала головой:

— Нет, спасибо.

— Ну, тебе же нравится тратить силу на ерунду, почему бы не на это?

Девчонка приподняла брови, и Брент добродушно пояснил:

— Не так тут и холодно.

— Извините, — сказала она сипло. — Это не повторится.

Брент глянул на неё с недоумением. На вполне безобидное подтрунивание Ольша ответила тем, что сгорбилась и сжалась ещё больше прежнего. Стиснула челюсти, удержав внутри силу, растёрла ладонями икры, обняла себя, замерла. Плечи дрожали, а лицо было бледное, болезненное.

— Да делай что хочешь, — растерянно сказал Брент. — Я пошутил.

Она тут же выдохнула тепло сквозь зубы, унимая дрожь. И Брент, озадаченно почесав в затылке, протянул с намёком:

— При роте есть медичка.

Ольша ничего не ответила, так и сидела, вжавшись спиной в ткань, укрывающую фургон. Скрипели колёса, на облучке гоготали в два голоса: там явно обсуждали какую-то пошлость. Брент заложил руки под голову и лениво подумал, что очень от всего этого устал: от дороги, от серости, от людей и особенно — от дураков-напарников, которым проще тихо и «героически» сдохнуть, чем объяснить, что не так.

Унрус вот так же корчил рожи и ерепенился, а потом подкатил глаза и съехал прямо в осеннюю грязь, истощённый и выгоревший, да так и не встал. И да, сменить его было некем, и да, сам Брент никак не смог бы ему помочь, и да, никакого выбора на самом деле и не было, а Унрус, может быть, просто не хотел тогда добавлять в и так безрадостную обстановку ещё и собственные проблемы. Но его смерть всё равно легла на плечи Бренту горьчащей виной с кислым привкусом предательства.

Если бы он сказал…

Это были дурные мысли, и Брент поспешил выкинуть их из головы. А на ближайшей остановке нашёл Горлема, выпросил из ротных запасов шерстяное одеяло — переждал нотацию про разбазаривание, предложил заплатить, выслушал оскорблённый выговор про товарищество и взаимопомощь, — и, больше не спрашивая и не предлагая, бесцеремонно бросил его на Ольшу сверху.

Она глянула на него вспугнутым зверьком, а потом замоталась в одеяло от пяток до макушки.

❖❖❖

До Чеминга добрались в глубокой темноте, когда даже ко всему привычные волы ощутимо устали. Здесь Брент уже когда-то бывал, хотя и запомнил только оставленную штурмом разруху и крепкий запах горелого мяса. Теперь же Чеминг привели в какой-никакой порядок, и солдаты — те, кто не оставался дежурить первую половину ночи, — ужинали во вполне бойком заведении, откуда как раз расползались местные пьяницы.

Одну наёмную комнату ожидаемо занял Горлем, ещё четыре разыграли между собой стихийники, и вмешиваться в эту делёжку Брент не стал: общий зал в полуподвальном помещении его вполне устраивал. Там в два ряда вытянулись длинные полати, а ночевало на них до прибытия поезда всего человек шесть.

Под печной бок пустили женщин, медичку и хозяйственниц. Наверняка уступили бы и Ольше, всё-таки солдатам не чужда снисходительная бережность к слабому полу, но девчонка ходила за своим нанимателем, как привязанная, и ночевать тоже устроилась рядом с ним. Брент улыбался, глядя, как она тщательно развешивает какую-то охранную конструкцию, а затем хмыкнул, когда девчонка замоталась в кокон из одеяла.