Книга По регламенту – враги, страница 31 – Майя Фабер

Он обернулся еще до того, как я сделала шаг внутрь, будто почувствовал присутствие.

— Мойра.

Мое имя на его губах прозвучало как признание, и в этом одном слове я услышала целую симфонию эмоций — удивление, надежду, тот особый страх, который возникает, когда получаешь то, о чем даже не смел мечтать.

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как дрожь пробегает по спине, но мой голос не дрогнул:

— Я не могу больше ждать, пока другие решают за меня.

Кел шагнул вперед — ровно настолько, чтобы сократить расстояние между нами, но не настолько, чтобы лишить меня выбора. Его глаза, обычно такие непроницаемые, сейчас были открытой книгой, и я читала в них то же самое нетерпение, что пульсировало в моих венах.

— Пришла по делу, — добавила я, чувствуя, как учащается мое дыхание.

Уголки его губ дрогнули в едва уловимой усмешке.

— По делу?

— Личного характера…

Тишина, наступившая после этих слов, была настолько громкой, что казалось, будто весь мир затаил дыхание. Я видела, как карие глаза темнеют, как зрачки расширяются, как легкая дрожь пробегает по его рукам, прежде чем он сжимает кулаки, сдерживая порыв.

Я преодолела оставшееся между нами расстояние, а Кел остался неподвижен, лишь его дыхание стало глубже, когда мои пальцы коснулись его щеки. Поцелуй, когда наши губы наконец встретились, был не стремительным натиском, а медленным исследованием, словно мы оба пытались запечатлеть в памяти каждое ощущение. Его руки обвили мою талию, прижимая как можно ближе.

— До утра никто не узнает, — прошептала я, чувствуя, как дрожь в голосе выдает волнение.

Кел ответил беззвучным кивком, его руки скользнули вверх по моей спине, прижимая еще сильнее, будто он боялся, что я исчезну, как мираж. Его губы коснулись моего виска, и я почувствовала, как сбивается его обычно ровное дыхание.

— Тогда до утра ты — моя, — его голос звучал низко и хрипло, и в этих словах было не требование, а клятва.

Мои пальцы вцепились в его плечи, когда я прошептала в ответ:

— А ты — мой.

Ночь вокруг нас перестала существовать — остались только его руки, исследующие каждый изгиб моего тела, его губы, оставляющие следы на моей коже, его дыхание, смешивающееся с моим в едином ритме. Он касался меня с такой бережностью, будто я была хрустальной, и одновременно с такой страстью, будто это наш последний шанс.

Мы оказались здесь вместе не потому что была возможность — а потому что больше не могли жить иначе.

В комнате было тихо — неестественно и неправдоподобно. Я слышала, как бьется сердце Кела, ощущала каждый удар кончиками пальцев, словно между нами не было преград, и его сердце билось во мне, а мое — в нем. Это было так правильно, что щемило в груди.

Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и тепло его тела окружало меня. Казалось, здесь единственное безопасное место в целом мире. Я осторожно проводила пальцами по его коже — чуть выше сердца, вдоль ключиц, потом ниже, запоминая каждую линию, каждый изгиб мышц, чтобы навсегда сохранить в памяти.

Эта ночь все изменила. Теперь каждое мое прикосновение, каждое движение несло особый смысл, заменяя слова, которые мы пока не решались произнести вслух. Они повисли между нами, невысказанные, но я знала, что Кел ждет, когда заговорю я.

— Она откажет, — наконец произнесла я, тихо, почти шепотом, не открывая глаз. Мне казалось, что стоит разлепить веки — и хрупкая иллюзия безопасности исчезнет навсегда. Голос звучал глухо, почти безжизненно, словно я уже заранее смирилась с горьким исходом.