Книга Развод. Дракон, мы (не) твои, страница 88 – Натали Эмбер

Последние слова он произносит негромко, но в них звучит сталь. Не просто обвинение, а приговор.

Леди Маргарет отступает, шаг за шагом, пока не упирается спиной в стену. Её глаза мечутся, ища спасения, оправдания, но находят только ледяную ярость в глазах сына. Каждое его слово бьёт в неё, как молот.

— Я… я только хотела защитить тебя! — выдыхает она наконец. В её голосе слышатся слёзы. — не раскаяния, а жалости к себе. — Я очищала наш дом от скверны, Рейнольд! Эта безродная нищенка, поднятая тобой из грязи! Она недостойна носить твоё имя и рожать твоих детей! Она позор! Пятно на нашей чести! Ты… ты должен благодарить меня!

Её слова, полные яда и высокомерия, шипят в тишине зала. Они настолько чудовищны, настолько лишены всякой человечности, что у меня перехватывает дыхание. Она не раскаивается. Она гордится содеянным. Она искренне верит, что совершила благое дело.

— Молчать! — драконий рык прокатывается по коридору, заставляя содрогаться даже каменные стены. Леди Маргарет трясётся, её рот открывается и закрывается в беззвучном крике.

Рейнольд смотрит на неё с таким холодным, безразличным презрением, что мне становится по-настоящему страшно. В нём нет ничего человеческого в этот миг. Только холодная ярость дракона, чьего детёныша тронули.

— Собирай вещи, — произносит он ледяным тоном, не терпящим возражений. — Ты отправляешься в монастырь Холдсорт. Сегодня же. Ты больше никогда не вернёшься сюда. И никогда, слышишь меня? Никогда больше не вмешиваешься в дела моей семьи!

Холдсорт. Старый, мрачный замок на самом севере владений, почти на краю света. Почётная ссылка для провинившихся родственников. Красивая тюрьма.

Лицо леди Маргарет искажается. Страх и отчаяние сменяются ненавистью.

— Ты совершаешь чудовищную ошибку, Рейнольд! — её голос срывается на визгливый крик. Она указывает на меня дрожащим пальцем. — Эта… эта безродная выскочка! Она одурманила тебя, запудрила мозги! Она погубит тебя! Погубит весь наш род!

Её слова висят в воздухе, ядовитые и острые, как отравленные шипы. Но Рейнольд уже не слушает её. Он поворачивается к двум стражникам в синих с золотом ливреях, которые стоят у входа, неподвижные, но все слышавшие.

— Увести её, — отдаёт он приказ таким же хладнокровным тоном. — Проследите, чтобы она взяла только личные вещи. Никаких бумаг, никакой переписки. Отправить в Холдсорт под усиленным конвоем. Немедленно.

Стражи берут леди Маргарет под руки негрубо, но с неумолимой, железной силой. Она сопротивляется, выкрикивая проклятия, её голос эхом разносится под сводами:

— Ты пожалеешь об этом, Рейнольд! Пожалеешь! Она тебя погубит!

Дубовая дверь с грохотом закрывается за ними. Крики постепенно удаляются, пока не стихают вовсе.

В зале воцаряется гробовая тишина.

Рейнольд дышит глубоко и ровно, будто стараясь взять под контроль ту бурю, что бушует внутри него. Он стоит, отвернувшись к окну, но я вижу, как напряжены его плечи. Как сжаты его кулаки. Какую цену ему стоило это решение. Он только что уничтожил часть своего прошлого.

Ради меня? Ради Конора? Или ради того призрачного понятия «семьи», в которое он сам, кажется, начал верить.

Слуги замирают в ожидании его следующего движения, его следующего слова.

Наконец, он медленно оборачивается. Он выглядит… опустошённым. Гнев ушёл, сменившись глубокой, ледяной усталостью. От самого себя. От бремени решений, которые ему приходится принимать.