Книга Ни слова, господин министр!, страница 211 – Наталья Варварова

Родерик заверил, что на этот раз погружение займет совсем немного времени. Я все еще сомневалась, памятуя, что и на морок, наведенный братом, он отводил не дни, а часы.

С другой стороны, это последняя возможность снова встретить маму и ее коронованную подругу. Родерик не держал на Клавдию зла. Значит, и мне нечего опасаться новой порции боли.

Я отвинтила крышку и вынула затычку.

В последние недели все дни были похожи один на другой. Я лежала, уткнувшись лицом в подушку, накрывшись одеялом и даже покрывалом. Глубокое равнодушие не покидало. Иногда я снова слышала мамин крик. Она закричала всего один раз, в ту минуту, когда принесли папу.

Тогда, сразу после возвращения из дворца, я бродила внизу, напичканная обезболивающим, как сомнамбула, и игнорировала ее попытки меня уложить. Ждала, когда же вернется отец.

Робертина больше не плакала и не жаловалась. Делала все четко, как будто израненная девица на грани помешательства и пожилой маг в агонии были для нее посторонними людьми. Она занялась отцом, но перед этим заставила меня выпить снотворное.

Так что его последние минуты я пропустила. Запомнила лишь неестественно бледное лицо и навсегда обескровленные губы.

Это так похоже на маму. Она никого не обманывала при лечении. Всегда четко обозначала снадобья. Как же все-таки заставила меня принять то сонное зелье? Сила убеждения в ней велика. Почти как в Родерике.

Родерик… Я видела его от силы два раза. Он приходил чаще, но мама объясняла ему, что я большую часть дня спала, погрузившись в свое горе. Так оно и было. Просыпаться совсем не хотелось.

Я не помнила те бессвязные речи, которыми уговаривала князя расторгнуть помолвку. Боялась вспоминать. По-моему, больше напирала на то, что приняла дружескую привязанность за что-то серьезное. Мол разговор с отцом перед его смертью заставил меня отказаться от роковой ошибки: не рисковать благополучием страны из-за женитьбы Конрада на «не той» женщине, то есть на мне.

— Будь убедительнее, Оливия, — сказал его брат, передавая меня, пришибленную огромным мутно-серым пятном в голове, в руки дюжему гвардейцу. — Одно неверное слово, и Род поймет, что случилось. Ты захотела отдать силу своему королю, и я принял этот дар. Ты ублажала меня с таким рвением, что я не против повторить. Однако будь осторожна, моя дорогая. Одно неверное слово, и он убьет сначала тебя, а потом набросится на меня — и это будет равносильно самоубийству. Прояви благоразумие.

Наверное, я была достаточно убедительна. При виде Родерика у меня начиналась истерика. Лоскуты воспоминаний складывались в дикий калейдоскоп. Вроде бы я пыталась обмануть Родерика, — не помню в чем — потом поцеловала его на балу, а он почти признался мне в любви. Но вот что дальше… Почему-то там тоже шла дыра, и я оказывалась в одной комнате с королем.

Если коротко, девушка, которая позволила сделать с собой все это постороннему мужчине, не могла стать великой княгиней Фересии и уж, тем более, женой такого человека, как Родерик.

Когда я пробовала воссоздать ту ночь, становилось еще хуже. Вот я ползла к Стефану на коленях, разрывая платье на груди, — почему-то излишне пышной, с не моими крупными сосками. Вот расстегивала ему ширинку, до ломоты открывая рот, а потом боролась с приступами тошноты из-за наполненности в гортани. В глазах ужасно рябило, на лицо падали черные вьющиеся локоны. Черные!.. Я просыпалась и громко выла. Как собака Эльфи в нижних комнатах после смерти папы. Тогда мама снова приносила снотворное.