Книга Самайн у ведьмы пограничья, страница 14 – Уоллис Кинни

– Ты не пригласишь меня в дом? – уточняет Мэтью, еще больше расплываясь в улыбке при виде моего изумленного лица. Его темно-каштановые волосы от дождя кажутся черными, но глаза цвета голубого льда все те же, что я помню.

– Чего тебе надо? – спрашиваю я сквозь щель, крепче сжимая кочергу.

– Убежища, – выпаливает он.

– Ты же не серьезно? – фыркаю я.

– Ты ведьма пограничья или нет?

– Это устаревшее правило, – протестую я: в жизни не предоставлю кров и защиту колдуну из Тихоокеанских врат. – Что ты вообще забыл в городе, Мэтью?

Он удивленно вскидывает голову, а потом вновь ухмыляется.

– Пригласи – и скажу.

От его самодовольного вида мне тошно.

– Вот уж нет, – отрезаю я и закрываю дверь у него перед носом. Призрак меня двадцатиоднолетней довольно улыбается.

Но долго моя радость не длится. Меня привлекает шорох где-то на столе. «Травник», как обычно, решает выразить свою точку зрения и открывается на самой неудобной странице.

Это первое, что я вообще написала в своем гримуаре. Мне всегда не нравилось, как крохотный параграф смотрится на пустой странице. Мама заставила меня переписать его десятки раз, критикуя то ужасный почерк, то рисунки, которыми я пыталась заполнить эту пустоту. Даже когда у меня стало получаться вывести абзац более-менее разборчиво, «Травник» все равно считал работу недостойной. Стоило только дописать, как страница выпадала из переплета и рассыпалась пеплом.

«А Уинифред сделала тебе книгу с характером», – засмеялась мама после шестой или седьмой попытки.

«Вредная книга для вредной ведьмы», – подначила Миранда.

В конце концов мать вылила на страницу немного своего обжигающе-горячего закрепляющего сахара, чтобы не дать гримуару ее выбросить.

Оставшийся кристаллизованный след теперь с неодобрением указывает на меня, точно обвиняющий перст.

– Ладно, ладно, – ворчу я, закатывая глаза.

Протопав обратно к входу, распахиваю дверь. Мэтью стоит, прислонившись к одному из деревянных столбов моего крыльца, и проводит рукой по мокрым волосам. Он выглядит измученным, грязным и промокшим, как будто прошел много миль. Никаких признаков машины не видно, а до города отсюда далеко.

Где-то в глубине души екает, когда он смотрит на меня без капли прежнего самодовольства, но с надеждой. Тем не менее я качаю головой.

– Ведьма пограничья я или нет, в мои обязанности не входит подвергать себя прямой опасности, – твердо говорю я. Мэтью все еще колдун Тихоокеанских врат. И если учесть, как мы расстались, с чего он ждал, что я снова впущу его в свой дом?

Мэтью открывает рот и пару секунд в замешательстве таращится на меня, а потом закрывает глаза, тихо и недоверчиво смеется. Затем снова пристально вглядывается и подается к двери.

– Рад встрече, Геката. Будь я проклят! Клянусь, что не причиню тебе вреда.

Его голос едва слышен, но сила сказанного проникает в самое сердце.

Нерушимая клятва.

Я бы пошла против своей магии, если бы после такого обещания отказала ему в убежище.

– Минутку, – неохотно смиряюсь я, закрываю дверь и бегу к плите за солонкой из оливкового дерева. Возвращаюсь назад и рассыпаю полоску крупной соли поперек входа. Еще один завет матери: «Линия соли не даст злу войти в дом. Если же она прервется, человек пришел с дурными намерениями».