Книга Самайн у ведьмы пограничья, страница 37 – Уоллис Кинни

– Эта мысль приходила мне в голову, но я не хотела показаться неблагодарной, – смеюсь я.

Он тоже смеется, отправляя в рот еще кусочек.

– Кроме того, – продолжаю я, пожимая плечами, – то, что ты сделал с тыквой, не так уж сильно отличается от того, что делаю я, когда кто-нибудь в Ипсвиче обращается ко мне с серьезным порезом или сломанной костью.

Мэтью мгновение смотрит на меня, прежде чем заговорить:

– Остальные члены вашего ковена думают так же? Или они отвергли бы меня, если бы увидели, что я делаю?

Я качаю головой.

– Каждая женщина в Атлантике хотела бы обладать таким талантом к практической магии.

Мое замечание вызывает у него еще один смешок: надо же, сравнить теневую магию с простым практичным ремеслом.

– Тогда почему существует вражда между нашими двумя ковенами? – спрашивает он.

– Потому что вы не только чините сломанные предметы, не так ли? Теневая магия – это контроль над телами, которые долгое время оставались незанятыми, или, что еще хуже, воскрешение и порабощение душ, а те следует оставить в покое.

Большинство ковенов запрещают некромантию, но для Атлантического ключа это ремесло особенно оскорбительно, ведь мы глубоко чтим души предков. Те несколько раз, когда моя мать упоминала о некромантах, она рассказывала мне истории о развращенных колдунах и ведьмах, как те выкапывали кости своих давно умерших родичей, чтобы сделать их могущественными рабами. Она всегда говорила, что магия предков – это дар, который должен передаваться свободно, а не похищаться насильно.

Мэтью над чем-то глубоко задумывается.

– Я не стану оспаривать вашу точку зрения касаемо упокоенных душ. Но какой вред в использовании того, что они оставляют после себя? Почему нерастраченный потенциал должен пропадать даром?

Я качаю головой.

– Ты не спрашиваешь разрешения.

Он поднимает брови.

– Это весьма спорное предположение. Вдобавок, если я правильно помню, твоя собственная мать редко спрашивала разрешения, прежде чем навязать свою волю гостям.

Он прав. И мне это ужасно не нравится. Я не могу найти ответ, поэтому решаю приняться за еду. Блюдо солоноватое из-за бекона и капусты, но эту нотку смягчает мягкий сыр, которым начинены равиоли. Я медленно жую, наслаждаясь вкусом.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Мэтью после минутного молчания.

– Я думаю, что ты поймал меня в ловушку, указав на мое же собственное лицемерие, – признаюсь я с легкой гримасой.

Мэтью откидывается назад и улыбается своей фирменной улыбкой. Впервые я понимаю, что его лицо освещает не обязательно самодовольство, но и веселье тоже. Как будто он радуется и наслаждается всем окружающим миром.

– Геката Гудвин, ты совсем не такая, какой я сначала тебя считал, – признается Мэтью.

– Серьезно? А вот вы именно такой, каким я вас себе представляла, мистер Сайфер, – лгу я. Он счастливо смеется.

– Мне кажется, ты втайне начинаешь испытывать ко мне симпатию.

– Думаю, что нет, – снова лгу я. Его это не смущает, он с удовольствием продолжает есть. Воспоминания о блюдах, которые готовила мать, занимают мой разум. Все браки, которые она помогла заключить. Все дети, родившиеся через девять месяцев после того, как она дала будущим матерям кое-что съесть для плодородия… Мама действительно окутала всю ипсвичскую деревню пеленой собственного контроля. Но она всегда действовала во благо. Помогала, исцеляла и защищала.