Книга Самайн у ведьмы пограничья, страница 40 – Уоллис Кинни

Но когда он нажимает на мой указательный палец, я невольно вскрикиваю. Мою руку пронзает боль, но не от ножа. Обжигающий ледяной холод пробирает меня до костей. Я с ужасом наблюдаю, как из крошечной ранки вытекает густая черная жижа.

Глаза Мэтью устремляются на меня, в них мелькает сожаление. Он не тратит время на успокаивающие слова, вместо этого прижимает мою руку к своим губам и шепчет что-то, чего я не могу расслышать из-за стука сердца в ушах. Его дыхание согревает тыльную сторону моих пальцев, а черная жидкость продолжает литься из раны. Мэтью берет нож и делает еще несколько маленьких надрезов под первым. Черная кровь сочится и из них. Он морщится и наносит последний надрез прямо у основания моего пальца, там, где начинается ладонь. Оттуда вытекает несколько капель обычной ярко-красной крови.

– Все далеко не так плохо, как могло бы быть, – говорит мне Мэтью, и его гримаса сменяется облегчением. – Инфекция распространилась не очень далеко.

Он снова поворачивается к моей руке и продолжает шептать. Я понимаю, что дело было не в испуге. Мэтью говорит на каком-то незнакомом языке. Может, валлийском? Пока он работает, меня мучит досада на собственную беспомощность. Но делать нечего, остается только смотреть. В какой-то момент кажется, что тени стекают с его рук и обвиваются вокруг моего пальца. Но я моргаю, и морок исчезает.

Наконец все порезы начинают кровоточить красным, а вскоре и вовсе закрываются. Мэтью влажной тряпкой вытирает капельки крови, собравшиеся на моем запястье. Затем он наносит успокаивающий бальзам на всю мою руку. Расторопша и камнеломка. Он нежно втирает мазь большим пальцем в мою кожу. Я наслаждаюсь ощущением тепла, возвращающегося к онемевшей конечности.

Но, несмотря на его осторожность, я не могу бесконечно игнорировать боль от порезов.

– Позволь мне, – говорю я ему через некоторое время, медленно забирая кисть и набирая успокаивающей мази. Я мягко втираю лечебный крем в кожу, напевая при этом несколько низких нот. Вибрации проходят по всему моему телу, но я направляю их к руке и вздыхаю с облегчением, когда они воздействуют на ингредиенты крема и начинают наполнять ранки намерением и энергией. Мэтью с интересом наблюдает за происходящим: как порезы на моей коже превращаются из грубых и открытых в тонкие розовые линии, а затем и вовсе перестают быть заметными.

– Потрясающе, – выдыхает он, когда я заканчиваю. – Поистине феноменально.

Я поднимаю руку, чтобы мы оба могли осмотреть ее. Единственные признаки недавнего испытания – лишь несколько участков вокруг указательного пальца, которые немного краснее прочей области. Но это раздражение скоро пройдет.

Мэтью берет мою ладонь в свою, с любопытством притягивая ее ближе.

– Я никогда не умел так идеально манипулировать живой плотью, – замечает он.

Я качаю головой и смеюсь над его формулировкой. Никто не умеет так отстраненно говорить о коже, как некромант.

– Ты когда-нибудь пробовал? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

– Скорее всего, я принесу больше вреда, чем пользы. Если не предмету, то самому себе.

– И тем не менее, благодаря твоим уникальным хирургическим навыкам, я отделаюсь практически без следа, – говорю я. – Более глубокие порезы и раны труднее заживить так гладко. В Ипсвиче есть горстка людей, у которых шрамы примерно как у той тыквы.