Книга Лекарка поневоле и опять 25 примет, страница 15 – Ульяна Муратова

Дома было тихо. Печь стояла ещё тёплая, но угли в ней уже погасли. Стоило разжечь её заново, однако я поленилась готовить. Шельме перепало немного сырого мяса, а я выпила стакан простокваши и забралась на подоконник. Облака застилали тонкий месяц, и идти на улицу не было смысла — нечего там пока ловить, кроме ящерок.

Взяла в руки так и не законченную книжку про детектива и нашла место, до которого дочитала в тот вечер, когда Эрер свалился из портала мне на голову, а затем уставилась в окно. Шельма прискакала и уселась рядом, поддевая носом мою левую руку.

Давай, хозяйка, гладь меня полностью!

— Хорошо, что ты у меня есть, — прошептала я ей, начёсывая лоснящиеся бока.

Она согласно замурчала, поочерёдно поджимая лапы от удовольствия.

Углубиться в книжку никак не получалось — я по несколько раз перечитывала каждый абзац, старательно вникая в сюжет, но всё равно не могла вспомнить, кто все эти люди и зачем они нужны в тексте.

Заинтересовавшись шелестом страниц, Шельма с невинным видом тронула лапой твёрдую обложку, а потом всё с тем же невинным видом выпустила когти и подцепила уголок, выцарапывая книгу у меня из рук. Та упала страницами вниз, и между ними показался уголок листка, отличавшегося по цвету.

Маленькая записка лежала между последними страницами — если специально не листать, то и не обнаружишь. Уверенным мужским почерком было выведено: «Мне действительно жаль, что всё вышло именно так. Может быть, в другой жизни всё сложится иначе. Эрер».

Меня будто с размаха пнули в солнечное сплетение, ломая рёбра и втыкая их осколки прямо в сердце. Я разрыдалась, держа дурацкую записку в руках и не зная, что с ней сделать — сжечь, смять, выкинуть или хранить как обрывок несбывшегося счастья?

Шельма взволнованно мявкнула и принялась тыкаться мордочкой мне в лицо, а я плакала и плакала, не в силах остановиться. Плотину слёз наконец прорвало — и они выплеснулись наружу, капая на грудь и испугавшуюся кису. Она чувствовала моё состояние, но никак не могла понять, в чём причина. Даже подцепила книгу зубами и подала мне. Мол, держи, хозяйка, только не плачь.

А я не могла не плакать. Со слезами выходили боль и обида на этот паршивый расклад, когда вроде есть то, о чём и не мечтала — молодость, новый мир, полезный дар… А того, чего хочется, всё равно нет — хоть об угол убейся.

Слезопад жалости к себе иссяк в районе полуночи. Я хлебнула успокоительного отвара, подхватила Шельму и пошла спать. Завтра будет новый день, придёт пациент с катарактой, а у меня заклинание не найдено, зелье не сварено и ничего не подготовлено.

Досадно, конечно, что всё сложилось именно так, но это не конец света. У Таллы вон ребёнок больной. Вот это — реальная проблема, а у меня — обычные бабские горевульки, звездострадашки и номнебольки.

Отвар помог отрубиться, и проснулась я уже утром — от дикого писка и рычания.

Открыв глаза, обнаружила на подушке рядом кровавый натюрморт — бьющуюся в агонии мышь и придавливающую её лапой Шельму с алой мордой. Вид у кисы был настолько довольный, что я на секунду онемела. Увидев, что я проснулась, Шельма с гордостью пододвинула мне лапой истерзанную мышь, и та свалилась с края второй подушки, закатившись в щель между ними. Теперь оттуда торчали только судорожно трясущиеся лапки.