Книга Обелиск, страница 41 – Полин Герц

«Сон – это лучшее лекарство от бодрствующих бед».

Но второй раз за день трюк не сработал: она бесцельно ворочалась в кровати, изучая потолок, пока, наконец, телефон не запищал одним из надоедливых напоминаний в календаре. Часы пробили восемнадцать ноль-ноль, и перед глазами возник образ старухи из химчистки.

«Приходи после шести».

Вставать не хотелось, но и бросать такое прекрасное пальто на произвол судьбы совесть тоже не позволяла. В конце концов, оно не виновато в том, что было выбрано согревать такую темную личность. Седовласая леди с гордостью вручила «кашемировый шик», завернутый в прозрачный чехол. Элизабет было попыталась заплатить и за него, но дама за стойкой лишь отмахнулась, взяв с нее слово, что химчистка на сороковой улице станет единственным вариантом на будущее.

Входную дверь в дом 118 по Грин-стрит вновь украшала пакостливая бумажка. На этот раз желтая. Гадский листок предупреждал, что света в квартале не будет до утра.

– Твою мать, – бросила Стоун, с досадой шаря свободной рукой по карманам в поиске ключа.

Тусклая керосинка слабо осветила 2В. Она повесила пальто на дверцу шкафа и достала документы из сумки. Счета, выписки, декларации и фото.

Найденные Молотом в богом забытых архивах орегонского колледжа снимки сиротливо лежали в самом низу стопки. На них, держа местный кубок по бейсболу, открыто улыбался русоволосый парень. Правильные черты лица, обаятельные ямочки на щеках и крепкие плечи – в этого Роберта Морса запросто можно было влюбиться с первого взгляда. Живи она в Портленде, непременно бы влюбилась. Завела себе пса и под благовидным предлогом прививки или чистки пасти – штук, на которых обычно помешаны собачники, – зашла в клинику с банальной вывеской «Лучший друг». Она бы ослепительно улыбалась, громко смеялась и кокетливо опускала ресницы. Она бы смущенно согласилась сначала на чашку кофе, потом – на бокал вина. А спустя пару дней уже впивалась бы ногтями в его широкую спину. Познакомилась бы с такими же светлыми, как и сын, владельцами рыбацкой лавки. Вежливо кивала на семейных ужинах, а потом помогала Карен Морс мыть посуду, пока мужчины медленно потягивали кофе. Да, с этим Робертом Морсом она могла бы быть счастлива. Возможно, даже продержалась бы пару месяцев. Жаль, что он уже вовсю гнил на орегонском кладбище под аккуратным куском гранита с заезженной гравировкой о вечной любви.

Тот же, кто взял его имя, был иным. Он никогда бы не вышел на бейсбольное поле, ни за что бы ни улыбнулся в объектив камеры. Ни при каких условиях не позвал ее на кофе и уж точно не познакомил с семьей.

Он лишь спас ее. Просто укутал черной мягкой шерстью, спрятав от мира, что начал пугать. Раскидал страхи по темным углам, где те, лишенные внимания, безнадежно увяли. Он всего-навсего вдохнул в нее жизнь.

Взгляд напряженно скакал от фотографий к чехлу и обратно, вызывая покалывание в висках и тяжесть в затылке.

От пальто к бумагам. В глазах предательски защипало.

От бумаг к пальто. В горле опасно запершило.

К черту.

Запив таблетку обезболивающего остатками бурбона, она решительно встала, сжала папку и, подхватив «кашемировый шик», покинула темную квартиру.

Дверь обитатель 4В открыл нескоро, словно надеялся, что непрошеный гость передумает и уйдет восвояси. Холодные голубые глаза смерили ее с головы до ног, и после раздумий, растянувшихся, кажется, на полвека, высокая фигура отступила в сторону, пропуская внутрь. Молча. Без приветствий. Без расспросов. Без всего.