Книга Обелиск, страница 42 – Полин Герц

Элизабет аккуратно положила шуршащий чехол на спинку кресла и встала в центре полупустой комнаты. Пальцы до боли в суставах сжали папку. Глаза недобро прищурились, разглядывая идеально выглаженный черный воротничок рубашки, безупречно ровные стрелки брюк, начищенные ботинки, в которых отражался неровный свет керосинки, что она оставила ему в их первую ночь.

Надеялась, что мистер-из-квартиры-4В первым нарушит молчание, но он лишь спокойно наблюдал. Ни слова. Ни шороха. Казалось, он даже не дышал.

– Ты труп, – наконец, хрипло произнесла Стоун, не в силах вынести тишину.

– Если я чем-то оскорбил или обидел вас, Элизабет, приношу свои извинения, – ответил он, ровным тоном напоминая, что «на ты» они не переходили.

И только. Больше ни единого, мать его, слова. Ровный голос, ровный взгляд, ровное все. И это сбивало с толку. Словно это она сделала что-то недостойное, будто это она скрывала нечто важное. И это начинало раздражать.

– Ты не понял. Ты реально труп, – сквозь зубы процедила Элизабет, вытягивая руку с папкой. – Последние шесть лет ты мирно гниешь на кладбище в прекрасном зеленом Портленде.

Она не знала, что именно ожидала увидеть. На самом деле, ей бы хватило замешательства, да любой, мать его, хоть отдаленно напоминающей человеческую, реакции. Но он даже не взглянул на папку. На лице не дрогнул ни один мускул. Голубые глаза продолжали спокойно изучать ее перекошенное лицо. Ни звука. Ни слова.

Вглядывалась в непроницаемую маску, не в силах шевельнуться, не в силах взять в толк, почему губы предательски дрожат, а ноги подкашиваются. Перед неизвестным-со-второго-этажа стояла не уверенная в себе Элизабет Стоун. В центре слабо освещенной комнаты, как рожь на ветру, тряслась иная личность.

Ну, хватит уже.

Она не помнила, как вылетела из 4В. Не помнила, как спотыкаясь и пропуская ступеньки, оказалась на первом этаже. Не помнила, как пронеслась мимо своей синей двери.

Элизабет на темной Грин-стрит, озираясь по сторонам, пыталась отдышаться и определить, куда ее занесло. Не могла понять, почему так холодно. Не могла найти ни одного мало-мальски приличного объяснения так жестоко разрывающему чувству в груди.

Надо было просто спать чаще. Лечь сразу после сраной химчистки. Просто оставить чертово пальто под дверью. И больше никогда не подниматься наверх.

В небе уже вовсю светила белая луна, стыдливо прикрываясь полупрозрачной вуалью облаков. В ушах звенел ветер, в глазах медленно леденели слезы.

Это уже слишком.

Нервно исследуя ботинки, пыталась нащупать якорь. Тот, что обычно придавал сил и возвращал в реальность – тяжелый, покрытый столетними ракушками, пропитанный глубокими водами. Искала в закромах старый компас. Тот, что выводил из самых густых дебрей, направляя не на север или запад, а конкретно – вперед. Но талисманы, что спасали в самые темные дни, упорно прятались, сейчас отказываясь подниматься на поверхность.

Идея замерзнуть на мрачной Грин-стрит вновь начала казаться вполне логичной. Когда-то давно она слышала, что смерть от холода весьма милосердна – несчастный просто засыпал и исчезал навсегда.

Первыми падут нейроны центральной нервной системы, и она потеряет сознание. Следом температура тела упадет до двадцати градусов, придя к биологическому нулю. А потом сдадутся кровообращение и дыхание.