Книга Обелиск, страница 84 – Полин Герц

– Что-то случилось, Эл? – наконец прочистив горло, он предпринял первую робкую попытку начать разговор. Какой угодно, пускай, и тяжелый. Он выдержит. Сможет. Друзья ведь для того и нужны, да? – Не обещаю, что пойму, но выслушать точно смогу.

– Можно я останусь у тебя на пару дней? – Элизабет утратила даже свой голос. Неприятный шорох резанул уши, за последние месяцы привыкшие к мелодичной речи.

– Не вопрос, – кивнул он, понимая, что объяснений не будет. Шестое чувство подсказывало, что на этом разговор окончен. Потому что ей был нужен не разговор. Ей было нужно убежище. – Оставайся столько, сколько потребуется. Я всегда рад твоей компании. Даже такой. – Не выдержав, брякнул лишнее, и уже по привычке приготовился к едкому ответу.

Но Стоун, подобно камню, не отреагировала никак: молча разложила еду, молча открыла пару бутылок, молча накрыла на стол, молча села. Она спокойно ела, спокойно пила, спокойно вытирала перепачканный соусом рот, спокойно передавала палочки и салфетки. И ловя холодный безжизненный взгляд не внутрь, а сквозь, Молот терял аппетит, отчетливо понимая – в ней точно что-то умерло. И если бы помешанный на нулях и единицах скептичный хакер верил в загробный мир, то наверняка решил, что сегодня у него ужинает призрак Элизабет.

Спустя пару часов в тишине, ворочаясь у стенки, не выдержал: придвинулся ближе и сделал единственное, что мог: обнял настолько крепко, насколько позволяли натренированные клавиатурами и мышками руки. И впервые она не рассмеялась, шутливо колотя его подушкой, а прижалась настолько близко, насколько позволяли законы физики.

– Меня зовут Шон, – прошептал он в копну русых волос. – Шон Бертон.

Элизабет ничего не ответила, лишь прижалась еще сильнее. И когда он с облегчением подумал, что она, наконец, смогла уснуть, шеи коснулись мягкие губы. Вздрогнув, немного отстранился и тут же наткнулся на внимательные зеленые глаза. Не произнеся ни слова, она сократила расстояние и вновь поцеловала. И еще: в щеку, острую ключицу. И снова. И снова. В голове у него – пустота, прямо как та, что живет в ее холодных глазах, и пожарный колокол, что призывает тут же бежать как можно дальше. Но на его лице – быстрые горячие поцелуи, под футболкой – нежные руки, под ребрами – пламя.

И нет на нем уже лица – одни глаза: чтобы смотреть, не отрываясь, потому что в темноте Элизабет прекрасна; да губы – потому на вкус Элизабет еще более прекрасна. И футболки на нем уже нет: обнаженной струной вытягивается под требовательными пальцами, прощается с миром и забывает свое имя: не нужно ему ни настоящее, ни выдуманное. А нужно резко сбросить ее с себя, уложить на лопатки и взять так, как мечтал долгие месяцы, с того самого дня, когда наглая журналистка безбожно смеялась, отказываясь признавать в тощем недоразумении кибер-гения. С той самой ночи, когда впервые не смог уснуть, разглядывая ее фотографии сразу на четырех мониторах. С того самого вечера, как она впервые переступила порог спрятанного от всего мира бункера, гремя бутылками и шурша пакетами с китайской лапшой, которую ненавидел всей душой. До ее появления.

И они забылись. Сначала друг другом, а потом неровным беспокойным сном: он вздрагивал каждые полчаса, проверяя, рядом ли Эл, дышит ли Эл, пытаясь понять – это ли Эл; а она то и дело открывала пустые глаза, раз за разом проигрывая в памяти последние сутки.