Книга Там, где нас нет, страница 1019 – Альвин Де Лорени

И вот медленное вступление и духовые выводят первую фразу… «Потаённая слеза» Доницетти. Только на латыни. Изумительное совершенство музыки позволяет петь не в рифму. Но слова… Искусники, присутствующие в зале потрясены. Потрясён и я сам. Хотя на репетициях, тенор, отысканный для меня мейстером Гансом, исполнял её неоднократно — требовалась сыгранность с оркестром.

Получилось так, что Лисбет снова оказался крайним в своём ряду (ага, как же! Я специально так сделал!) и теперь я рядом с ним. Стою вплотную, едва касаясь его плеча своей рукой. Он, весь на сцене, не отвлекаясь от прослушивания, нащупывает своей ручкой мои пальцы и прикладывается к ним щекой, по-прежнему не отрываясь от происходящего там… А вихри Силы, вызванные эмоциональным воздействием такого количества искусников — не надо забывать и о целом курсе стихийников за сценой, закручиваются и закручиваются в зале, перехватывая моё дыхание…

(Любит! Он меня любит, я знаю. На миг лишь только почувствовать, Как бьется сердце его! Слить мои воздыхания С его воздыханьем на миг! Чтоб вздохи наши смог соединить, Биенье его сердца ощутить…) — льются со сцены слова.

Я специально вытащил из памяти именно эти произведения, чтобы оказать на Лисбета — и только его! наибольшее воздействие. Весь этот концерт посвящён только ему, по сути это так. Хотя, и мне тоже — мне же нужны эмоции зрителей.

К моменту проведения концерта заряд энергии, полученный от начальника SS, практически закончился. По утрам меня одолевало тяжёлое сосущее чувство в средоточии. Да, здесь я подпитаюсь снова и до будущего концерта или очередной мрази, которую придётся убивать, мне хватит. Буду лопатить память, вытаскивать из неё всё, что слышал, всё, что подойдёт здешним зрителям. На самом деле наша память хранит всё, что мы слышали или видели в течение всей своей жизни. Проблема только в одном — вытащить это из неё.

— «Это для вас, оме Лисбет. Только для вас…» — шепчу я ему телепатией.

И тонкие пальчики целителя чуть сжимают мою руку.

Ария окончена и я снова на сцене:

— Господа, мы привыкли, что пламя обжигает. Но оно может обжигать лаская… Встречайте! Румба!

Тёмная сцена. Почти в центре её стоит Делмар. Одна нога его на самых носочках, руки неловко выпрямлены, голова, с туго зачёсанными светлыми волосами опущена. На нём платье. Собственно, платьем это можно назвать с очень большой натяжкой. Но… кусок небесно-голубого шёлка, бодоанского! застёгнут причудливой фибулой над правым плечом. Ширина его такова, что её едва хватает на то, чтобы закрыть тело альфы только до правого соска, а вся правая же сторòна тела от шеи до кончиков пальчиков на ногах, обутых в туфли на высоком каблуке, состоящих из одних золотистых ремешков, открыта на всеобщее обозрение. Нам долго пришлось мудрить, маскируя резинку тугих стрингов на правом, открытом бедре. В итоге всё это кончилось тем, что я просто отрезал их к чертям собачьим и заменил несколькими шелковинками телесного цвета. На подтянутом теле Делмара их было совершенно не видно и казалось, что передний треугольничек стрингов, скрывавший самое ценное, (не, на заднюю часть тоже есть любители, этого не отрицаю) держится сам собой… И мелодия… Чувственно-томная мелодия «Истории одной любви» в стиле кубинского болеро, под которую на сцене разворачивается действо. Делмар в своём платье не скрывающем почти ничего и в то же время заставляющем фантазировать, поскольку он двигается и платье мечется на его теле не обнажая до конца… И Роландан в чёрном… Обтягивающие мускулистый зад брюки-клёш под которыми ничего нет и просторная рубашка, полупрозрачная на спине и руках, с полочкой плотного бодоанского шёлка, расстёгнутая до пояса, открывающая потрясающий пресс… И я рядом с Лисбетом. И под изысканные движения пары на сцене я транслирую в головку маленького целителя слова песни: