Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
Красс опустился перед омегой, ставшим безымянным, на колени, и он погладил его волосы своей морщинистой рукой так, как гладит папа сына, который неожиданно вдруг задает ему совсем не детский вопрос. — Ты стал взрослым, консул. Ты долго оставался ребёнком, потому что окружавшие тебя чиновники, горожане и рабы хотели, чтобы ты как можно дольше оставался ребёнком, благодаря которому можно удобно устроиться в этой жизни. Рабам — в рабской, горожанам — в городской, чиновникам — в чиновной. Но ты стал взрослым, Красс, и небо, бывшее над тобой сорок два года безоблачным, затягивается тяжёлыми черными тучами. Взгляни на Священную гору Тобу. Она сердится. Это дурной знак, консул. Я слышу вой чудовищного огня и грохот исполинских волн, которые родятся из пучины и устремятся навстречу этому огню. И в хаосе, возникшем при их соприкосновении, погибнет всё живое. Ты породишь силу, Красс, которая тебя же и погубит. Но ещё не поздно, Марк Лициний, умилостивить Священную Тобу и вызвать ветер, который разгонит тяжёлые тучи и снова сделает небо над тобой безоблачным. Растопчи в себе свободного человека, консул! Стань шакалом и утоли голод шакала, используя силу и коварство шакала, наешься досыта, до икоты, а потом выблюй все, что еще недавно было ароматным, заветным и желанным плодом, и усни в этой блевотине. Когда же очнешься, брось, оставь пленника, чтобы он никогда не напоминал он тебе о том, как ты стал шакалом. И ты снова будешь ребёнком, консул! Удобным для всех ребёнком. И умрешь ребёнком в глубокой старости. И будут оплакивать твою смерть и рабы, которых ты же и сделал рабами, и стражники и надсмотрщики, которых ты же и сделал стражниками и надсмотрщиками. Но потом, являясь каждый раз в новой жизни, в иной плоти, ты будешь или змеей, или шакалом, или рабом, и никогда не дано тебе будет ощутить высшее телесное и духовное наслаждение, и твоя рабская сущность, или шакалья, или сущность стервятника всегда будут напоминать тебе то далекое время, когда ты мог стать, но не стал свободным. Еще не поздно, консул! Еще ты можешь выбрать. Впрочем, будет так, как должно быть, потому что я не знаю, консул, кем ты был в прошлой жизни — леопардом или корабельной крысой… Красс поднялся и молча вышел из хижины. Безымянный омега по-прежнему смотрел своими пустыми глазницами куда-то вдаль, сквозь стену, и словно бы вслушивался во что-то… На следующий день Фрина, которого до этого во избежание самоубийства, держали под дурманящими зельями, вывезли на загородную виллу Красса и распяли лицом к Священной Тобе… туда, где был лагерь Спартака. Римляне понимали толк в казнях и ни одному идиоту никогда не приходила в голову идея пробивать руки распинаемого в ладонях, по той простой причине, что кисти рук разорвёт под весом тела. Поэтому руки Фрина были пробиты гвоздями в запястьях, там, где медики щупают пульс. Безучастный омега, потерявший своего единственного безразлично, отнёсся к тому, что с ним делают — бывший раб, он привык к боли. А что может сравниться с болью потери истинного? Чтобы смерть омеги не была быстрой, ступни его тоже были прибиты длинным гвоздём к столбу, так, по мнению палачей, руки не будут чрезмерно натянуты, поясницу же и колени привязали к столбу верёвкой… На третий день у обезумевшего от палящих лучей Эллы с расклёванными птицами глазами Фрина из промежности потекла густая от обезвоживания кровь — организм, находившийся при смерти, избавился от плода… |