Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
— А… а… — до Адельки дошло, что оме его не поддерживает, — там… про глаголы вроде… — И что же именно? — Ну, это… — Аделька заложил руки за спину, ухватил палец одной руки другой рукой и опустив голову вниз, ковырял носком ботинка пол прихожей в которой у нас происходил этот разговор, — там… того… сильные глаголы, а потом… эти… — Ну-ну? — Слабые ещё… — Да? — притворно поразился я знаниями омежки, — Ну, что же, пойдёмте, Аделаид Венцлау, поговорим с вами о глаголах родного языка, — я подхватил Адельку под ручку и повёл наверх, где ещё шёл ремонт и пахло сандалом и воском. Сунувшимся было за нами Эльфи, Сиджи и Юту я из-за спины показал кулак и они отстали. Машка, почувствовав неладное, сквозанула мимо меня на второй этаж. Защитница, блин! — Снимайте штаны, Аделаид Венцлау. Снимайте и ложитесь на пол, — скучающим тоном распорядился я, изысканным жестом руки указав Адельке место посреди гостиной, где он должен лечь. Шмыгая носом и находясь на самой грани рёва, омежка разоблачился и лёг круглой беленькой попкой вверх. Я, нагнетал напряжение, готовясь проводить экзекуцию, снял рубашку — не так жарко будет и, порывшись в куче деревянных отходов и заготовок, подобрал подходящую тонкую полосу шпона красного дерева. Аделька настороженно из-под локтя наблюдал за моими приготовлениями. Ничего особенного в том, что я собрался провернуть не было — телесные наказания здесь были в широком ходу и порой являлись единственным средством для приведения распоясавшихся личностей хоть в какие-то рамки. — Ну, вот, Аделаид Венцлау, сейчас мы… — полоса шпона со свистом рассекла воздух. Хрясь! И ещё… Хрясь! И ещё! А больно… Аделька вытаращившись во все глаза, смотрел, как красноватая полоса палисандра ударила оме поперек спины — раз! Раз! Раз! Я присел на чурбачок суара напротив лежащего омежки. Помолчал. Вздохнул. — Ну, что смотришь? — спросил я приготовившегося к худшему и сжавшегося на полу Адельку. — Оме… — напряжение достигло пика, его прорвало и слёзы потекли из глаз омежки. — Стыдно? Аделька, потрясённый произошедшим, молча, размазывая слёзы по лицу и пытаясь не вставая с пола натянуть на попку штаны, часто закивал головой. — А мне ещё и больно… — закончил я, прикрыв глаза рукой. Омежка справился, наконец, с непослушными портками и бросился ко мне. Обхватил руками, зарылся носиком в мои космы и безутешно заплакал в голос, прямо в ухо. «Как вы… это…» — тоненько прозвучало в голове — Улька высказал своё мнение о моей педагогике. — Ну, ну… что ты, маленький, — грыз я сам себя — в последнее время как-то, на мой взгляд, слишком часто Аделька у нас плачет. — Оме… оме… — причитал омежка, — не бейте себя! Не надо! Зачем вы так! Я — вот он! Надо — меня бейте! — Тебя? Да за что же? Это ж я не справился… Не научил, не рассказал, не объяснил… — коварно уговаривал я омежку (вот такая вот я сволочь и мы с Улькой знаем об этом как никто, Палач свидетель), — мне и отдуваться за вас всех… А вас я бить не могу, — сознательно перешёл я запретную черту, применяя запрещённый приём, — я вас люблю… Это ж получается — оме себя бьёт потому что нас любит? И меня тоже? А себя, выходит, не любит — эти простые умозаключения не без моей помощи поразили омежку до глубины души. А я? Я такой плохой — из-за меня оме ударил себя?! Аделька, беспорядочно тиская меня руками, рыдал громче и громче, ещё немного и плач перейдёт в истерику. |