Книга Головы с плеч, страница 38 – Зои Хана Микута

И полное молчание. Икка не могла четко сформулировать, в чем здесь дело, потому что она сама предпочитала помалкивать, просто… было в нем какое-то восхитительное напряжение, в этом молчании.

Но сильнее всего Икку поразило колдовство. Тяжелая голова Святого лежала в тонких руках Хэтти, гниль, которую она вытягивала из его пор в виде нитей, свивалась вокруг ее пальцев. Ее называли Червонной Королевой за цвет ее магии, тревожный кроваво-красный цвет. Магия сочилась из-под ее ногтей, из ее ноздрей, оставляла пятна на ее вуали, пока она извлекала смерть и распад из давно разложившейся головы Святого, пока она наматывала эти нити на горло Икки. Единственный раз Икка ощутила что-то, кроме равнодушия или, может быть, холодного, отстраненного интереса со стороны королевы, в тот момент, когда та начала тянуть.

Икка отключилась. Она пришла в себя на возвышении в пустой церкви; клеймо исчезло с ее затылка, аура смерти исчезла из ее вен, из ее крови. Она знала это. Она была свободна. Она лежала там долго, глядя, как лучи Света движутся по темно-серому камню. Слушая абсолютную тишину Лабиринта, окружавшего церковь. Икка не видела Лабиринта, но чувствовала его грозное присутствие. Чувствовала, как плотные тени, которые он отбрасывал, перемещались, уходили с дороги, сгущались.

Она чувствовала себя настолько…

Икка стала настолько… другой. Внешне она была почти той же девчонкой, которая впервые вошла в Страну Чудес несколько лет назад, но совершенно отличалась от еретички и приговоренной преступницы, которая недавно покинула заколдованный лес.

Это было частью их мечты – Икки, Каро и Текки. Достигнув совершеннолетия, они собирались стать такими же могущественными, какой сейчас была Икка, распластавшаяся на холодном камне. Могущество давало возможность уехать, уйти куда угодно, делать все что вздумается.

Икка помнила, что они собирались делать все это вместе.

И сейчас, когда Икка орала на Каро, лежавшую навзничь в грязи, – называла бывшую подругу воровкой, шлюхой, прислужницей богачей, продавшей душу за деньги, – она думала о том дне. О том, как она, будучи не в силах подняться с алтаря, размышляла, освободилась ли Кэресел, чувствовала ли она холод камня сквозь одежду, как сама Икка в тот день. И еще она думала: если Каро до сих пор не принесла королеве четыре головы Святых, она обязательно это сделает. И потом, в церкви, тоже будет вспоминать об Икке. Икке не нужно было гадать насчет этого. Она знала.

Она вспоминала свои тогдашние мысли: она размышляла о том, что в конце пути ее ждет Тьма и что она по-прежнему одинока.

Вспоминала, как она поднялась, вышла из церкви и вернулась в Страну Чудес.

В Лесу Икка никогда не была одинокой. Это было невозможно. Он разговаривал с ней, по-своему, без слов. Икке тоже нравилось обходиться без слов – иногда. Она откуда-то знала, что Страна Чудес наблюдает за ней так же, как она сама наблюдает за Лесом. Что она, Икка, приводила Лес в восторг, когда пользовалась своей магией; что Лесу нравилась ее боль, что в обмен на боль он давал ей силу, ясность мысли. Раньше у нее для этого были люди. Для того, чтобы видеть ее, чтобы быть увиденными ею.

Но теперь, когда у нее была Страна Чудес, зачем ей нужны были другие люди?

У Икки закончились слова. Во рту у нее пересохло, и она с раздражением поняла, что сейчас расплачется.