Книга Ковен сломленных, страница 96 – Айви Эшер

Лахлан наклоняется вперед из своего угла, и я замечаю пустоту в его взгляде. Он делает несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить, и при этом выглядит таким разбитым. Наблюдая за ним, я понимаю, что осколки уже не склеить, и мне чертовски его жаль.

– У тебя его глаза, – шепчет он и на мгновение замирает, пытаясь подавить эмоции, которые вызывает в нем это признание. – В какой-то момент ты просто появилась… ты сражалась так, словно была рождена для этого, ты смотрела на меня его глазами, и я просто не знал, как с этим справиться. Как справиться с собой. Как радоваться тому, что ты существуешь, когда мне так грустно, что его больше нет… – Лахлан снова начинает плакать, и я вытираю слезы, потому что мне невыносимо видеть, насколько мой дядя сломлен.

– Я рад, что у тебя есть мальчики и их ковен. Они хорошие парни, и они обязательно придут за тобой. Они позаботятся о тебе. Я знаю, что это неправильно и несправедливо говорить так, но ты никогда не найдешь здесь то, что ищешь. – Дрожащей рукой он слабо ударяет себя в грудь. – Я не могу дать тебе то, что ты заслуживаешь, во мне этого просто нет. Ты должна знать, что я слишком разбит, и это моя вина, а не твоя.

Изумрудные глаза Лахлана темнеют, и я вижу, как он стряхивает с себя уязвимость, которую только что продемонстрировал. Он откидывается назад, позволяя темноте заключить его в свои объятия, и я снова не нахожу слов. Я хочу сказать ему, что, если бы он просто попытался, то, возможно, понял бы, что он не так сломлен, как ему кажется. Я же видела в выражении его лица моменты, которые вселяли надежду. Риск стоит усилий. Но потом я снова думаю о том, что не стоит бороться за кого-то, когда этот человек не готов бороться сам за себя.

Прячусь в тени своего угла. Лахлан прав. Это несправедливо и неправильно, но в конечном счете просто печально. Он сдался, и я ни хрена не могу с этим поделать. В мире недостаточно магии, чтобы заставить кого-то прозреть, особенно когда человек отказывается открывать глаза или хотя бы поверить в то, что он может это сделать.

Серая дымка окутывает меня, и я пытаюсь сморгнуть ее с глаз. Кажется, что они влажные, или, может быть, прохлада тумана просто создает такую иллюзию. Чувствую боль, и по спине пробегает мучительная дрожь, словно мое тело борется с лихорадкой.

– Пищалочка? – Голос Райкера проникает в меня, и я пытаюсь уловить его, но он жужжит у меня в голове, призрачный и недосягаемый.

– Пищалочка, ты меня слышишь? – снова пытается он, и я всхлипываю от тоски, которая сквозит в его тоне. – Винна, сосредоточься, – велит Райкер.

Я пытаюсь ответить, но этот сон – это ведь сон? – причиняет чертовски сильную боль.

– Винна, где болит? – спрашивает Райкер, словно выуживая мысль о боли из моего затуманенного сознания.

– Везде, – отвечаю я.

– Слава яйцам! Ты здесь, – объявляет Райкер, и мне кажется, что я могу обернуть вокруг себя облегчение, звучащее в его словах. – Как ты? Мы пытались связаться с тобой.

– Мой отец мертв. Сиа предал нас, а на меня нацепили ошейник, – невнятно произношу я.

– Что ты сказала, Пищалочка? – Райкер начинает злиться.

В руках и ногах появляется покалывание, и я пытаюсь стряхнуть его.

– Райкер, я убила женщину. Она хотела умереть. Я не смогла бороться за нее. Я убила ее. Я чертовски зла, что отреагировала не на ту угрозу. Я погналась за Сиа, когда должна была убить Адриэля. Тупица. Долбаная тупица!