Книга Целительница из другого мира, страница 6 – Ли Ан

Бред. Красивый, поэтичный, но бред. Хотя про величайшее отчаяние — в точку. Если потеря работы не отчаяние, то что тогда?

Я потерла глаза. Устала. День был долгий и поганый. Текст начал расплываться. Нужно идти спать, а то завтра… А что завтра? Будильник можно не заводить. Работы больше нет.

Но читать хотелось. Затягивало. Я переворачивала страницу за страницей, разбирая латынь все медленнее. Веки тяжелели. Книга становилась теплее — или мне казалось?

И вдруг запахло травами. Явственно так — мята, чабрец, что-то горьковатое, полынь, наверное. Но откуда? Окна закрыты, никаких трав у меня дома отродясь не было, если не считать засохший фикус на подоконнике.

— Барсик, ты чего это… — я обернулась.

Кот стоял в дверном проеме, вздыбленный, как на картинке из детской книжки. Смотрел на меня и жалобно мяукал.

— Да что с тобой?

Попыталась встать, но ноги не слушались. Тяжелые, ватные. Голова кружилась. Может, отравление? Но я же только чай пила и сэндвич…

Комната поплыла. Нет, это я плыву. Или падаю? Книга выскользнула из рук, но я не услышала, как она упала. Потому что падала сама. Медленно, будто в воде. Или во сне.

Последнее, что я увидела — желтые глаза Барсика. Грустные и понимающие. Будто он знал что-то, чего не знала я.

А потом стало темно. И тихо. И спокойно.

Так спокойно, как не было уже очень, очень давно.

Первое, что я поняла, проснувшись, — тишина была неправильной.

В Москве не бывает такой тишины. Даже в четыре утра где-то гудят машины, кто-то ругается под окнами, сосед сверху двигает мебель (почему именно ночью, остается загадкой вселенной). А тут — тишина. Только птицы щебечут. Птицы! Когда я последний раз слышала птиц утром? В детстве у бабушки в деревне?

Второе открытие — матрас подо мной колется. Я что, на сене сплю? Открыла глаза. Точно. Сено. В мешке из грубой ткани, но все равно сено. И пахнет соответственно — травой, деревом и чем-то еще, незнакомым, но не неприятным.

— Какого черта… — начала я и осеклась.

Голос. Это был не мой голос. Выше, мягче, моложе. Я попыталась сесть — резко, как делала всегда, когда срабатывал будильник. Тело не послушалось. Точнее, послушалось, но как-то не так. Будто я пыталась управлять чужой машиной — вроде все педали на месте, но реагируют иначе.

Руки. Я подняла руки к лицу. Тонкие пальцы, никаких следов от постоянного мытья хлоркой. Ногти… под ногтями земля. Я, которая маниакально следила за чистотой рук (профессиональная деформация, знаете ли), смотрела на грязь под ногтями.

И мозоли. Но не те, к которым я привыкла — от шприцов и капельниц. Эти были от чего-то другого. От работы с землей? Растениями?

Комната. Деревянная, маленькая, с одним окошком, затянутым… это что, бычий пузырь вместо стекла? Серьезно? Грубая деревянная мебель — кровать, на которой я лежала, сундук в углу, стол с глиняным кувшином. И травы. Везде пучки сушеных трав под потолком.

— Это сон, — сказала я вслух чужим голосом. — Это просто очень реалистичный сон. Сейчас я проснусь, и Барсик будет сидеть на моей груди и требовать завтрак.

Но Барсика не было. И квартиры моей не было. И Москвы, судя по всему, тоже.

Я встала. Тело оказалось легче моего — ну еще бы, я же в последние годы на стрессе и фастфуде набрала килограмм десять лишних. Это тело было… молодым. Гибким. Здоровым. Лет двадцать пять, не больше.