Книга И тут я увидела чудовище, страница 107 – Екатерина Началова

— Как? — потрясенно озвучила.

— Спал, — пепельные ресницы шевельнулись. Опять задумчиво — он вспоминал. — Около трех сотен лет. Я прилетел тогда на север, выбрал себе пещеру, расплавил проход, а затем закрыл его. Уснул... Когда проснулся, оказалось, что спал дольше, чем думал.

Каждый его ответ умножал вопросы.

— Почему ты так сделал? Ты мог не проснуться! — запоздалый страх буквально шевелил волосы на голове. — Резервы не бесконечны. Ты мог заснуть навсегда. Ум... Умереть там!

Я мгновенно представила дракона, заснувшего во льдах вечным сном. Ингренс беспечно улыбнулся. Наклонил голову, рассматривая мое лицо. Его забавлял мой испуг.

— Да, мог. А что страшного в смерти, Ри?

Сейчас я разглядываю крошечную мертвую мышь, которая лежит на боку около дерева. Открыты маленькие желтые зубки, подсохло и провалилось тельце, но она все равно красива. Что страшного в смерти? Не знаю, теперь не знаю. В ней уже немало привлекательного.

В тот раз я ответила ему очень глупо.

— Я бы осталась без тебя.

Оказалось, что можно остаться без него даже не умирая. Мне тогда не приходило это в голову, как и многое, как и факт, что мы можем расстаться, это казалось абсурдом. А оказалось...

Ложусь на траву и смотрю в беспечное голубое небо.

«Ингренс, Ингренс, Ингренс...» — я придумала, что если я так говорю, то он слышит.

— Я схожу с ума без тебя... — шепчу в воздух, ветер уносит мои слова куда-то в бесконечно движущуюся зелень. — Думаешь, это хорошо? А если умираю без тебя, это хорошо?

Не хочу вставать. Я тоже хочу забраться в ледяную пещеру и уснуть на триста лет. Он ведь ответил на мой вопрос, сказал, почему решил уснуть во льдах.

— Тогда я слишком устал от себя, Ри, — так он сказал.

Я тоже устала.

Солнце гладит щеки ласково, нежно. Я с трудом поднимаюсь, как старуха волочусь по поляне, присев на корточки, срываю несколько красных созревших ягод, что растут россыпью. Закидываю в рот, на ходу небрежно отрывая зеленые плодоножки. Они не хотят отрываться, и мои пальцы быстро окрашиваются липким алым соком, а нос заполняется сладким многообещающим ароматом. Я хочу что-то почувствовать, какой-то вкус, хоть ложку радости. Сколько ягод надо съесть, чтобы стать счастливой? Порой я задаю себе глупые вопросы и надеюсь на глупые вещи.

Я опять чувствую его присутствие, как он смотрит на меня. Не знаю, схожу ли я с ума или Ингренс действительно выпил зелье призрачной тени. А вдруг я настолько хочу этого, что придумываю собственные ощущения? Я не могу это проверить, могу только предполагать. Это терзает сильнее любой пытки.

— Ренс, ты здесь? Если ты здесь, заговори со мной, — говорю вслух, и, замерев, жду ответа.

В ответ только смеется ветер.

Замолкаю. Интересно, он будет праздновать? Шестьсот двадцать пять... Шесть плюс два плюс пять будет тринадцать. Один плюс три — четыре.

Четыре.

Ингренс женился на мне сорок четыре раза. Я загадываю, что совпадение четверок что-то значит. Сорок четыре прокола, сорок четыре дня, сорок четыре однодневные клятвы, которые мы произносили друг перед другом. Затем с каким-то злорадным удовольствием топчу поляну, малодушно мстя ягодам за то, что ничего не чувствую. Сейчас насыщения и удовольствия нет, как нет и вкуса. Я больше не ощущаю сладости, а в погожий летний день вспоминаю горячий поцелуй в холодной нише. Больше всего на свете я хочу отмотать дни, чтобы вернуться туда. Каждый день хочу отмотать, но время мне никто не возвращает. Я не могу и обратного — прокрутить стрелки часов вперёд до хорошего момента. Это кажется несправедливым.